Тарантул
Шрифт:
О трилогии «Тарантул»
Более полувека прошло с момента написания повестей Г. И. Матвеева «Зеленые цепочки» (1945), «Тайная схватка» (1948) и «Тарантул» (1957), рассказывающих о ленинградских мальчишках, во время Великой Отечественной войны участвовавших в работе контрразведки. Жизнь нашей страны с тех пор сильно изменилась, но из книг того времени мы можем лучше узнать нашу историю. Возможность увидеть осажденный фашистами Ленинград глазами человека, пережившего блокаду, испытать гордость за беспримерный подвиг
Действие первой повести «Зеленые цепочки» происходит осенью 1941 года. Вокруг Ленинграда сжимается кольцо блокады. Фашистские захватчики пытаются прорвать оборону и взять город. Во время артиллерийских налетов в ленинградское небо неожиданно взмывают зеленые ракеты, которыми вражеские пособники указывают цели для бомбежек – важные объекты города.
Главный герой, Миша Алексеев, в этих тяжелейших условиях оказался без родителей – отец на фронте, мать погибла во время обстрела, – да еще с маленькой сестренкой на руках. Перед ним возникает суровая необходимость как-то добывать деньги на еду и одежду. От безысходности он решается на кражу и попадает в милицию. Майор государственной безопасности поручает Мише собрать группу надежных ребят, чтобы обнаружить человека, пускающего ракеты. Команде из пяти проверенных друзей удается задержать одного из ракетчиков. Его поимка позволяет выйти на след банды диверсантов. Постепенно, одного за другим чекисты арестовывают всех членов «круга однорукого», захватывают радиопередатчик, оружие, шифры, чемоданы с ракетами и минами замедленного действия.
Действие второй повести «Тайная схватка» происходит через год – осенью 1942 года. Осажденный Ленинград все время подвергается бомбежкам и систематическим обстрелам. Враг продолжает готовиться к штурму города. Но кроме внешней угрозы существует и внутренняя: в городе действует тайная сеть фашистских шпионов и вредителей.
Миша Алексеев стал юнгой на большом торговом судне, с начала войны стоящем на якоре в центре города. И вот новое задание майора госбезопасности Ивана Васильевича. В заброшенном доме случайно находят паспорт и записную книжку с инструкциями по подготовке к штурму Ленинграда, написанную проявляющимися на свету симпатическими чернилами. Мише и его друзьям поручают проследить, кто обратится за находками.
Этот человек выводит чекистов на банду воров, которые помимо краж хлебных и продовольственных карточек помогают фашистам организовывать диверсии. Мишу Алексеева под видом карманника внедряют в эту банду. Все идет по плану, но Миша совершает ошибку, недопустимую для контрразведчика, которая чуть не приводит к срыву всей операции и гибели подростка.
В третьей книге, которую вы сейчас держите в руках, Мишу ждет новое опасное задание Ивана Васильевича, связанное с разоблачением вражеской работы все того же коварного и жестокого Тарантула, которому удалось скрыться в конце второй повести.
ТАРАНТУЛ
1. «РЫБАК»
В холодном воздухе носилась водяная пыль и через шинель, фланелевку*[1] и тельняшку проникала к самому телу. От сырости белье казалось липким. Темень – глаза выколи! Внизу вяло шлепали мелкие волны.
На стоящем впереди катере замаячили красные угольки папирос и послышался смех. Кто-то из команды вышел подышать воздухом.
Но вот опять в стороне Петергофа глухо захлопали пушки, и над головой зашуршали снаряды. В городе вспыхнули красные зарницы, а через минуту докатился треск разрывов. Сейчас же в ответ глухо ахнули батареи Ленинграда и смяли эти звуки.
Сегодня враги стреляли всю ночь. С большими перерывами, ограничиваясь друмя-тремя залпами, настойчиво посылали они снаряды в разные районы города. Как бы солоно им ни приходилось, молчать они не хотели. Ленинград праздновал двадцать шестую годовщину Октября*.
«До чего пакостная у фашистов натура! Как праздник – так обязательно безобразят», – подумал стоявший на вахте Пахомов, прислушиваясь к артиллерийской дуэли.
Он вспомнил, как в прошлом году фашисты отметили юбилей. Авиация гудела над городом всю ночь. Во всех районах повесили на парашютах яркие фонари-ракеты и безнаказанно сбрасывали бомбы. Тогда он не был на вахте, но почти всю ночь простоял на палубе катера. Казалось, что после такой бомбежки от Ленинграда останутся одни развалины…
Стрельба кончилась, и снова установилась тишина.
«Они ведь, наверно, считают, что как только снаряд разорвется, так весь район в бомбоубежище кинется». Он знал, что сейчас во многих квартирах кончались вечеринки, и даже сам имел два приглашения от знакомых девчат. Знал, что первый тост поднимали за победу. Она еще не близка, но уже ярко блестит в московских салютах*.
«А нынче им достается… Это не прошлый год».
Прошла минута, другая, и вдруг послышался скрип уключин. Пахомов насторожился, повернул голову и уставился в темноту.
Катера стояли почти у самого устья реки, где она впадала в залив, а если он услышал скрип уключин, то, значит, лодка находится где-то недалеко, на середине Невки.
На другом берегу, в единственном доме, жила команда военных рыбаков. Они давно прекратили рыбную ловлю, да и вряд ли в такую погоду, в темноте могли отправиться куда-то на лодке. Другой лодки поблизости не было.
«Показалось мне, что ли?»
Напрягая слух, он долго стоял без движения, но никаких звуков больше не доносилось.
«Значит, показалось», – уже твердо решил Пахомов.
Снова началась артиллерийская перестрелка, но на этот раз в стороне Московского района.
Пришла смена.
– Замерз? – хриплым ото сна голосом спросил его лучший друг и земляк Киселев.
– Отсырел, – сказал Пахомов, передавая вахту.
– Иди сушись.
– Послушай, Саша. С полчаса назад вроде как на лодке кто-то греб. Веслами скрипнул.
– На лодке? – удивился Киселев. – Да ты что! В такую погоду на лодке кататься… ночью!
– Я и сам не понимаю. А только так ясно послышалось.
– Может, на катере что-нибудь?
– Не знаю.
Пахомов спустился в кубрик* и скоро забыл о происшествии, но когда через четыре часа он сменил Киселева, то вспомнил и спросил:
– Ну как, лодку не слышал?
– Какая там лодка! Померещилось тебе.
Незаметно начинался рассвет. Появились неясные очертания пулемета в чехле, стоящего на носу катера. Забелел корпус яхты, вытащенной на берег, и корявое дерево с обломленной вершиной все яснее выступало на фоне посеревшего неба.