Тарра. Граница бури
Шрифт:
Роман шестой день пытался распутать загадку Ночной Обители. Криза не мешала, ее словно бы и вовсе не было, но Роман не сомневался: реши он отступиться и уйти, их дружбе конец. Впрочем, отступать разведчик не собирался, слишком уж много всего сошлось у этой странной башни.
Сначала все было более или менее понятно. Примеро привел отряд к башне. «Приятели» Оленя ждали. Вряд ли случайно, скорее всего, вожак Преступивших, вступив с ними в сговор, предал им своих же товарищей. Те приняли бой и погибли, забрав с собой и врагов. Надо полагать, на это и рассчитывал Примеро. Роман не удивился бы, прикончи волшебник и выдохшихся победителей, кем бы те ни были.
Затем Примеро попытался проникнуть внутрь Обители Ночи, разбудив при этом какие-то чудовищные силы. Возможно, эти силы его и сожрали, если только с предателем не разделался Уанн, который смог остановить запущенный недоумком маховик.
Доказательств у Романа не было, но эльф не сомневался: не вмешайся маг-одиночка, Обитель стала бы таким же безумным местом, как и то, из которого бард вырвался лишь благодаря перстню Проклятого. Уанн победил, но это вычерпало его силы, и старик уполз умирать на Седое поле, напоследок перекрыв доступ к башне. Но почему он так поступил? Чтобы в Обитель Ночи не проник враг или безумец или чтобы оттуда не вырвалось нечто чудовищное? Роман поднял голову, рассматривая воздвигнутый неведомыми силами замок. Обитель успешно сопротивлялась зубам времени, изрядно поизгрызшим некогда высокий и скалистый Корбут. Творение исчезнувших сил было соразмерным и, если так можно сказать, бережным. Оно не устрашало, не давило, а завершало возвышающуюся над своими собратьями вершину. Без черной башни та казалась бы куда более недоброй… Чем больше Роман вглядывался в загадочное сооружение, тем больше был уверен, что Ройгу и его последыши не имеют с ним ничего общего. Тот, кто воздвиг Обитель, не был злобным, и Роман решился.
— Криза! Я иду туда. Так надо.
— А река? Она не пускать!
— Пускать, волчонок, — улыбнулся эльф, — меня пускать!
— Не тебя, — отрезала девушка, — нас!
Роман с сомнением покосился на спутницу. Клан Лебедя был силен в водных заклинаниях, а Уанн любил Астена и уважал Эмзара. Волшебство, примененное магом-одиночкой, не было эльфийским, но, зная старика, Роман довольно быстро сообразил, в чем тут суть. К тому же Уанн хотел, чтобы он, Рамиэрль-разведчик, оказался здесь. Происшедшее на Седом поле не случайность, его отправили сюда по воле умершего, а значит, водяная стена его пропустит, но вот Криза… Эльф решительным жестом обнял девушку правой рукой за плечи и, прижимая к себе, увлек в ревущий поток.
Погода стояла дивная, но о том, чтобы сесть в седло, Илане было даже подумать страшно. Ей вообще было страшно, но на этот раз жена регента боялась не дождей и даже не одиночества, а того, что близилось с каждым днем и при этом тянулось мучительно, невозможно долго. Прошло три с половиной месяца, оставалось почти в два раза больше, но кончатся и они… Только бы обошлось! Женщины рода Ямборов отличались завидным здоровьем, но Лара умерла родами, а старый медикус, пользовавший Ланку с колыбели, изрядно сдал. Илана не была уверена, что старик сделает все как нужно, не был в этом уверен и сам Балаж Шама. К счастью, Годой собрал в замок всех обитателей Лисьей улицы, и медикус мог выбрать себе помощника.
Шама искал дотошно и долго, изводя попавших в садок коллег расспросами. После множества проверок он остановил свой выбор на арцийце Симоне, который под придирчивым взглядом королевского медикуса принялся пользовать сначала челядь, затем придворных и в конце концов был допущен к герцогине. Старый Шама убедился в правильности сделанного выбора и засел в своих комнатах среди книг, реторт и ступок. Симон же с невозмутимым лицом исполнял свою работу, и исполнял хорошо, а чувства толстенького лекаря никого не волновали. В отличие от состояния августейшей пациентки.
Ничем и никогда не болевшая, не привыкшая плохо себя чувствовать и в придачу обуреваемая мрачными предчувствиями, Ланка то тенью бродила по замковым стенам замка, то сутками лежала в кровати. Симон ее раздражал, но врача от себя женщина не отпускала.
Илана не привыкла быть одна, принцессу с рождения окружали нежность и забота братьев и отца, восхищение нобилей, преданность «Серебряных» и «Золотых», любовь прислуги. Герцогиня всего этого лишилась. Ее боялись, перед ней заискивали, ей прислуживали, но ее не любили. Ланка могла рассчитывать разве что на старую Катриону, спехом вытащенную из Фронтеры и сохранившую преданность дочери Акме, но эландка была плохой наперсницей и никакой защитницей. Ланка собралась с силами и принялась подбирать нужных людей. Это было непросто — тщательно скрываемая чужая ненависть, неотступность и пронырливость новоявленных «синяков», которых из-за серовато-молочных балахонов правильнее было б называть «серяками», — затрудняли задачу. Но Ланка не была бы Ланкой, если бы отступилась, удовлетворившись ролью беременной жены. Она соглашалась с супругом, в коротких, хоть и нежных письмах просившим беречь себя и наследника, но не собиралась доверять это тарскийцам.
Пусть благородство и преданность ушли из Высокого Замка вместе с Шандером Гардани, честолюбие и алчность остались. Были, были в Гелани мелкие нобили, которым ничего не светило ни при Ямборах, ни при сделавшем ставку на горцев и бледных чужаков Годое. Кто-то мечтал о золоте и власти, кто-то был готов рискнуть головой в надежде содрать с судьбы немалый куш. Их нужно было найти, проверить и потихоньку склонить на свою сторону.
Это было похлеще игры с огнем и пляски на тонком льду, но другой возможности обзавестись «своим двором» у Иланы не было. Она не сомневалась ни в том, что жена из рода Ямборов и наследник Годою нужны, ни в том, что в Арции у него будут другие женщины. Такие, как Марита. Такие, как светловолосая мать Герики. Такие, как таянская любовница Михая толстозадая Беата Ракаи. Михаю нужны женщины, но он не рискнет Таяной и наследником, пока не утвердится в Арции, а это даже не трудно, это невозможно, пока живы Рене и Архипастырь. Война затянется, и императрице придется сидеть в Гелани, видеть мужа раз в год и рожать уже арцийских принцев. А потом Годой обзаведется постоянной любовницей и решит, что так и надо.
Ланка не для того связалась с убийцей братьев, чтобы превратиться в племенную корову, хоть бы и императорскую. И ограничиваться Таяной она не собиралась, и утешаться, затаскивая в тайную комнату красивых гвардейцев. Она платила собой и памятью братьев не за корону и не за имя, а за власть, за своюимперию, а империя, как доказал Анхель, начинается с друзей императора. Или императрицы.
Последняя из Ямборов боролась, и судьба шла ей навстречу. Первым ее человеком стал доезжачий Гжесь, не замеченный как Стефаном, так и Годоем, затем появились братья Имре и Золтан Цокаи, не желавшие прозябать в Гелани. Братья знали, где и как искать людей, а золота у Иланы хватало. Марко не открыл зятю, где тайная сокровищница Ямборов. Спрашивать сразу не испытывавший нужды в деньгах Михай не стал, а потом Преданный отправил старого короля к иным берегам. Совесть Илану не мучила — она была последней Ямборой и могла делать с сокровищами что пожелает. Наемники оказались довольны — Илана славилась щедростью, единственное, с чем она не могла бы расстаться, это с рубинами Циалы.
Ланка то и дело открывала заветную шкатулку, любуясь прихотливой игрой света с багряными звездами. Герцогиня могла часами следить за пляской холодного огня, но в последние недели это стало невозможным. Стоило только взглянуть на камни, и на женщину накатывала тошнота. Если же она их все-таки надевала, становилось совсем плохо. Первой углядела связь между украшениями и состоянием своей подопечной Катриона. Не мудрствуя лукаво, старуха объявила, что, если Илана хочет благополучно разродиться, рубины лучше запрятать куда подальше.
Все существо таянки противилось этому решению, но здравый смысл заставлял согласиться с доводами эландки. Циала, которой принадлежали камни, дала обет безбрачия и целомудрия. Известно, сколь сурово относилась святая, к слову сказать весьма сведущая в магии, не только к прелюбодеянию, но и к плотским утехам вообще. Ланка знала, что камень и человек взаимно влияют друг на друга. Обычно это не слишком заметно, но, если камни долгое время принадлежат сильному магу, они навсегда обретают некоторые свойства хозяина. Циала полагала беременность состоянием постыдным и греховным, и столь любимые ею тарскийские рубины это запомнили. Отсюда и те боль и тошнота, которые одолевают, стоит хотя бы взглянуть на камни. Что ж, несколько месяцев она без них обойдется, а чтобы не искушать судьбу, отдаст ларец на хранение Церкви.