Тартарен из Тараскона
Шрифт:
Принцесса Лики-Рики тоже была здесь и наслаждалась зрелищем, а также нугой, орешками, пряниками и прочими тарасконскими лакомствами, коими искусный пирожник Буфартиг украсил стол.
Были спеты старинные святочные песенки:
Царь мавританский – жалкий трус,Хоть и глаза таращит дико.В пещере плачет Иисус…А ну, попробуй, царь, войди-ка!Песни, пирожки, пылающий огонь, вокруг которого мы расселись, – все
Неожиданно отец Баталье под аккомпанемент фисгармонии запел прекрасную песню Фредерика Мистраля о том, «как Жана Тарасконского корсары в плен взяли», – о том, как некий тарасконец попал в лапы к туркам, как он не постыдился надеть тюрбан и совсем было собрался жениться на дочери паши, но однажды, выйдя на берег, вдруг услыхал провансальскую песню:
Моряки тарасконские пели.И тогда,Как под ударами весел вода,Слезы в груди у него закипели.Безродный вспомнил край родной,И дрогнуло черствое сердце,Невмоготу стала емуЖизнь среди иноверцев.При этих словах: «Как под ударами весел вода…» – мы все зарыдали. Сам губернатор, запрокинув голову, глотал слезы, его мощная грудь сотрясалась под лентой ордена первой степени. Как Подумаешь, большое влияние на ход событий может иметь вот такая песенка великого Мистраля!
29 декабря. Сегодня в десять часов утра состоялось бракосочетание порт-тарасконского губернатора его превосходительства Тартарена с наследной принцессой Негонко.
Брачный договор подписали: его величество Негонко, поставивший вместо имени крестик, начальники отделов и наиболее видные сановники, затем в общей зале началось венчание.
Обряд был совершен просто, но торжественно: ратники ополчения были при оружии, и военные и штатские – все в полной парадной форме. Один только Негонко портил все дело. Он оскандалился и как король и как отец.
Зато принцесса, в белом платье, с коралловым ожерельем на шее, была обворожительна.
Вечером – великое торжество: всем – двойные порции съестного, пушечные выстрелы, ружейные салюты стрелков по консервным банкам, крики «ура!», песни, всеобщее ликование.
А дождь-то льет!.. А дождь-то лупит!..
5. Появление герцога Монского. Бомбардировка острова. Нет, это не герцог Монский. Спустите флаг, черт побери! Тарасконцам дается двадцать четыре часа на эвакуацию, хотя судна у них нет. Все, разделяющие с Тартареном трапезу, клянутся последовать за губернатором в плен
– Глянь! Глянь!.. Корабль!.. Корабль на рейде!
На крик ратника Бердула, собиравшего утром под проливным дождем черепашьи яйца, порт-тарасконские колонисты высунулись из всех окон и дверей своего заплесневелого ковчега, тысячью уст повторили, как эхо, за ратником Бердула: «Корабль! Глянь, глянь! Корабль!» – и вприпрыжку
Как только губернатору дали знать, он, застегивая на ходу свою куртку и весь сияя, несмотря на дождь, от которого подвластные ему островитяне прятались под зонтами, мигом примчался на набережную.
– Что, дети мои, не говорил ли я вам, что он приедет?.. Это герцог!..
– Герцог?..
– А кто же еще, по-вашему? Ну, конечно, это наш славный герцог Монский едет к нам с провиантом, везет нам оружие, инструмент и рабочие руки – я ведь их у него все время просил.
Посмотрели бы вы, как вытянулись лица у тех, кто особенно возмущался «паршивым бельгийцем», – ведь это надо было иметь наглость Экскурбаньеса, чтобы носиться вихрем по набережной и орать:
– Да здравствует герцог Монский! Хо-хо-хо! Да здравствует наш спаситель!..
Тем временем огромный корабль, возвышавшийся над водой, величественно приближался к рейду. Он дал свисток, выхаркнул пар, с грохотом бросил якорь, но, из-за коралловых рифов, очень далеко от берега, затем смолк и, поливаемый дождем, дальше не двинулся.
Колонисты недоумевали, почему на корабле не торопятся отвечать на их приветственные крики, на маханье зонтами и шляпами. Они нашли, что доблестный герцог суховат.
– Должно быть, он не уверен, что это мы.
– А может, он на нас сердится за то, что мы его бранили?
– Кто бранил? Я никогда его не бранил.
– Я тоже.
– А уж обо мне и говорить нечего…
Среди всеобщего смятения один лишь Тартарен не терял головы. Он отдал приказ поднять над резиденцией флаг и, дабы у герцога не оставалось уже никаких сомнений, выстрелить из пушки.
Пушка выпалила, тарасконский флаг затрепетал в воздухе.
В тот же миг на рейде раздался оглушительный взрыв, корабль скрылся в непроницаемом облаке дыма, а над головами островитян пронеслось с хриплым свистом нечто похожее на черную птицу и, ударившись в крышу склада, снесло целый угол.
На мгновение все остолбенели.
– Да они же в нас стреляют! – взвизгнул Паскалон.
По примеру губернатора колонисты, все, как один, попадали на землю.
– Значит, это не герцог, – шепнул Тартарен Цицерону Бранкебальму.
А тот, плюхнувшись в грязь рядом с ним, решил, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы начать приводить свои несокрушимые доводы:
– Если, с одной стороны, не лишено вероятия… то, с другой стороны, можно предположить…
Новый разрыв снаряда прервал его разглагольствования.
Тут отец Баталье вскочил, стал диким голосом звать инспектора артиллерии ризничего Галофра и кричать, что сейчас они вдвоем откроют огонь по неприятелю из чугунной пушки.
– А я вам строго-настрого запрещаю! – завопил Тартарен. – Это безумие!.. Держите его!.. Не пускайте!..
Торкбьо и Галофр, подхватив святого отца под руки, пригнули его к земле, и как раз в эту минуту из корабельного орудия вылетел третий снаряд и опять в направлении флага. Очевидно, цвета тарасконского национального флага раздражали моряков.