Тарзан и люди-леопарды

Берроуз Эдгар Райс

Он много размышлял обо всем этом, так много, что временами уставал от дум, и пришел к заключению, что когда-то в прошлом на опыте познал немало всего. Когда он случайно спросил Орано о чем-то из прошлого молодого негра, то оказалось, что сын вождя помнит до мельчайших подробностей события даже из своего раннего детства. Мушимо же мог припомнить лишь события двух последних дней. В конце концов, он решил, что такое состояние памяти, видимо, является характерным для духов, а если его память столь разительно отличается от памяти человека, мушимо расценил эту особенность как неопровержимое доказательство того, что он и есть ДУХ.

С отрешенным видом наблюдал он за никчемной людской суетой, наблюдал с усмешкой. Скрестив руки, он стоял в стороне, явно безучастный как к шумной перепалке чернокожих, так и к сердитой трескотне духа Ниамвеги, примостившегося у него на плече.

Наконец галдящая толпа, призванная к порядку, угомонилась и выступила в поход за славой, сопровождаемая орущими и смеющимися женщинами и ребятней. Но не успели еще провожающие повернуть назад, как воины посерьезнели, настраиваясь на предстоящие испытания.

Три дня шли они под предводительством Орандо и мушимо. По мере приближения к цели настроение воинов поднималось. Под градом насмешек Лупингу, постоянно бубнивший о поражении, был вынужден придержать язык. Наступила минута, когда мушимо объявил, что до деревни людей-леопардов рукой подать и что на следующее утро он лично отправится на разведку.

С рассветом четвертого дня все воины рвались в бой. Орандо без устали разжигал ненависть соплеменников к убийцам Ниамвеги, а также постоянно напоминал о том, что дух Ниамвеги сопровождает их, чтобы оберегать и защищать, а его собственный мушимо обеспечит им победу.

Не успел отряд приступить к завтраку, как обнаружилось отсутствие Лупингу. Тщательный осмотр лагеря не дал никаких результатов, и все решили, что Лупингу со страху сбежал, испугавшись близости неприятеля.

Трусливое бегство соратника вызвало бурное негодование, и его недостойное поведение нашло самое суровое осуждение. Между тем, в самый разгар гневных речей, мушимо с духом Ниамвеги бесшумно пробирались по деревьям в сторону деревни людей-леопардов.

* * *

С недоумением взирали джунгли на необычную группу людей, появившуюся в чаще. Впереди шел старый негр, следом за ним здоровенный молодой туземец, который вел на веревке белую девушку с наброшенной на шею петлей. Шествие замыкал тоже молодой негр.

Все трое чернокожих были одеты в леопардовые шкуры. На курчавых головах негров были водружены искусно набитые чучела голов леопардов. К их пальцам были прилажены изогнутые стальные когти. Зубы их были подпилены, а лица устрашающе размалеваны.

Самое жуткое впечатление из всех троих производил старик, судя по всему, главарь. Остальные раболепно выполняли любое его распоряжение.

Девушка мало что понимала из того, о чем они говорили, и не подозревала, какая участь ей уготована. До сих пор с ней обращались вполне сносно, но она догадывалась, что добром все это не кончится. Детина, который вел ее, бывал груб, когда она спотыкалась или отставала, но нельзя сказать, чтобы жесток. И все же уже одна внешность этих людей рождала в девушке самые скверные предчувствия, к тому же у нее перед глазами постоянно всплывала картина ужасной гибели преданного негра-охранника.

Затем мысли девушки переключились на белого мужчину, который и приставил к ней негра для защиты. Тогда она отнеслась к белому с опаской и недоверием и хотела, чтобы он поскорее убрался. Теперь же она не отказалась бы от его общества. И дело не в том, что отношение к нему изменилось, просто она считала его меньшим из двух зол. Вспоминая его, она думала о нем как о невоспитанном хаме, как о самом невыносимом типе, какого она когда-либо встречала. И все же в нем было нечто, возбуждающее любопытство. Его выговор наводил на мысль о хорошем образовании, а одежда и манеры ставили на самую нижнюю ступень социальной лестницы. Невольно занимая ее мысли, он все-таки оставался пока неразрешимой загадкой.

Два дня ее похитители шли потаенными тропами, не встретив ни одной деревни, ни единой души. На исходе второго дня они вышли к большому, обнесенному частоколом селению на берегу реки.

Массивные ворота были закрыты, хотя солнце еще не село. Путники подошли ближе, и после того, как старик и часовые у ворот обменялись парой фраз, их пропустили.

Логовом людей-леопардов была деревня Гато-Мгунгу, вождя некогда могущественного племени, численность которого со временем сократилась до такой степени, что осталась одна-единственная деревня.

Но Гато-Мгунгу являлся не просто вождем, а вождем людей-леопардов, что давало власть куда более страшную, нежели власть иных вождей, которые имели много деревень, и чьи племена были гораздо многочисленней.

А дело заключалось в том, что тайная секта, которой он заправлял, набиралась из разных племен и селений и подчинялась необычно суровому, жестокому уставу. От членов секты Гато-Мгунгу требовал прежде всего абсолютной преданности общему делу, даже если это шло вразрез со служением родному племени или собственной семье. Таким образом, почти в каждой деревне в радиусе ста миль у Гато-Мгунгу имелись сообщники, доносившие ему о планах других вождей, сообщники, которым полагалось уничтожать всякого, на кого укажет вождь секты, вплоть до ближайших родственников.

Лишь в деревне Гато-Мгунгу все без исключения жители являлись членами тайной секты. В других селениях сектантов никто не знал, в лучшем случае их могли только подозревать в причастности к людям-леопардам.

Оказаться уличенным в сектантстве было равносильно смертному приговору. Настолько велика была ненависть к людям-леопардам, что сын прикончил бы родного отца, узнай он о принадлежности того к секте. Но настолько был силен и страх перед ним, что никто не смел убить человека-леопарда при свидетелях, иначе на смельчака обрушивалась страшная кара.

В местах тайных сборищ, глубоко запрятанных в непроходимых джунглях, люди-леопарды отправляли омерзительные обряды своей секты, кроме тех случаев, когда они собирались в деревне Гато-Мгунгу, рядом с которой располагался их храм.

Именно здесь состоялось нынче сборище, из-за которого деревня буквально кишела воинами. Последних было куда больше, чем женщин и детей, на что девушка обратила внимание, когда ее тащили по главной улице.

В центре деревни на нее едва не набросилась толпа кровожадных женщин – диких уродливых чудовищ с отточенными зубами. Ее разорвали бы на куски, если бы не вмешательство стражников, копьями отгонявших местных фурий до тех пор, пока не вмешался старик. Он кинул в толпу несколько сердитых фраз, и женщины моментально отступили, продолжая однако испепелять пленницу злобными взглядами, не сулившими ничего хорошего, доводись ей попасть к ним в руки. Держась вплотную к пленнице, похитители провели ее сквозь толпу вооруженных людей к большой хижине, перед которой восседал старый дряхлый негр с огромным брюхом. Это и был Гато-Мгунгу – вождь людей-леопардов. Завидя приближавшихся людей, он устремил на них взгляд, и при виде белой девушки его налитые кровью глаза, обычно тупо глядевшие из-под набрякших век, оживились.