Ташкент - город хлебный
Шрифт:
– Не бойся, мама, не упаду.
Осмотрел Мишка лапти, разбитые в пятках, нахмурился.
– Худые, черти!
Но тут же успокоился.
– Теперь не холодно, босиком можно.
Ножик складной отточил на кирпиче, шилом дырочку просверлил в рукоятке, повесил на ременный поясок, чтобы не потерялся. Отсыпал соли в тряпичку, крепко затянул узелок, чтобы не рассыпалась. Свил веревочку кудельную про запас: мало ли что может случиться в дороге! Отец покойный всегда так делал: едет на базар, ось запасную берет,
Мать достала мешочек-пудовичек, наложила заплаты с обеих сторон.
– Одного-то хватит, Миша?
– Давай два, из двух не вывалится. Можа, разные куски будут давать.
Поверила мать.
– И правда, Миша. Все бери, чего придется. Можа, зерном маленько принесешь - посеем.
Сняла с себя в чулане рубашку мать, отрезала станину красную на мешок.
Бросил Яшка ружье деревянное делать, с удивлением взглянул на брательника.
– Мишк!
– Ну?
– И Сережка едет с тобой?
Не ответил Мишка. Вышел на двор, огляделся.
Вот так голод!
Колесо валяется, дуга валяется, а лошади нет и коровы нет. Раньше куры клохтали, петух во все горло кричал, теперь только столбы да крыша худая. Ну, ничего. Удастся в Ташкент хорошо с'ездить - дело поправится. Самое главное, бояться не надо. Едут другие, и Мишка попробует. Он только годами маленький, на делах его большой не догонит.
3.
Опять мужики на улице говорили про Ташкент. Кружились в мыслях около невиданного, слушали про сады виноградные, дразнили себя пшеницей двух сортов: поливной и багорной. Цены невысокие. Рай! А попасть трудно: билет нужен, пропуск нужен.
Мишка не боялся.
Как в сказке, стоял перед ним Ташкент - город хлебный. Сады виноградные - во! Шутя можно урюку карман нарвать. Все равно, если ползком, никто не увидит.
Говорили мужики - воздух очень горячий там - задохнуться можно - и этого не боялся Мишка. Наверное, речки есть, как у нас. А раз речки - можно купаться.
Когда Сережка упомянул про киргизов, мимо которых придется ехать, Мишка и тут не сробел.
– Если киргизы - люди, чего их бояться?
– А можа, они не люди?
– Там увидим. Сейчас наскажут всякой всячины.
4.
На полях стояла тишина. В голубом небе пели жаворонки. Ниже гудела проволока на телеграфных столбах, уходящих вперед длинной вереницей. За столбами - станция. На станции чугунка. Мишка два раза видел ее, когда с отцом в Самару ездил. Интересная! Ползет сажен на пятьдесят, из трубы - дым. как печка топится, и дудок свистит.
Шел Мишка в отцовском пиджаке, подпоясанный солдатским ремнем, широко размахивая палкой. За плечами мешочек-пудовичек. В нем другой мешочек, сшитый из материной станины красной. В красном мешочке - кружка жестяная, тряпочка с солью, кусок травяного хлеба и старая бабушкина юбка, которую надо продать
Сережка шагал босиком с левой стороны. Большие мужичьи лапти с длинными бабьими чулками висели через плечо. К лаптям привязаны два мешка, скатанных трубкой.
Шли и уговаривались - друг друга не бросать. Захворает один - другой должен ухаживать. И кому подадут вперед, чтобы пополам делить.
Когда показалась маленькая станция, Сережка сказал:
– Гляди, Мишка, я дымок вижу. Это не наша чугунка?
Мишка растопырил ладонь около глаз.
– Теперь вся чугунка наша. На которую поспеем прежде, там и поедем.
– А много их?
– Штук двадцать.
– Ты передом пойдешь?
– Угу.
Сережка улыбался.
– Я все равно не боюсь. Сколько верст ушли, а ноги не устали. Давай сажени мерить!
– У меня шаги шире твоих.
– Я тоже буду широко шагать.
Мишка советовал:
– Не надо торопиться - хуже устанешь.
На бугорке присели отдохнуть. Вытащили тряпички с солью, расстелили на травке. Сережка сказал:
– У меня соли больше, чем у тебя.
– А хлеб у тебя есть?
– Положила мама четыре картошки.
– Картошкой не наешься, хлеба надо.
– Где я возьму?
Мишка нахмурился.
В мешке у него лежал кусок травяного хлеба. Хорошо, если бы и у Сережки лежал кусок травяного хлеба. Тогда у обоих поровну, а теперь невыгодно. Куснут раза по три - останется половина.
– Почему ты хлеба не взял маленько?
Сережка лежал на животе, обсасывая травку. Глаза у него стали скучными, верхняя губа плаксиво топырилась. Поглядел он в ту сторону, где деревня осталась - даже колокольни не видать. Поле кругом да столбы телеграфные. Если назад вернуться - до вечера не дойдешь.
Жалко стало товарища Мишке.
Вспомнил уговор - помогать друг другу, отломил кусочек хлебца.
– На! Придем на станцию отдашь. Ты думаешь, хлеба мне жалко?
Сережка молчал.
С'есть он мог больше фунта, а Мишка дал маленькую крошку. Не станут давать на станции - жди до утра. Не станут утром давать - жди до вечера. Посмотрел еще раз в ту сторону, где деревня осталась, вздохнул.
– Ты что вздыхаешь?
– Это я нарошно.
– Испугался?
– Ну, испугался! Чего мне бояться?
– Теперь все равно домой не дойдешь до вечера. Вечером волки нападут...
Оглянулся Сережка во все стороны, а Мишка рассказами страшными мучает:
– Дойдешь до Ефимова оврага - там жулики по ночам сидят. Недавно лошадь отняли у мужика и самого чуть-чуть не убили.
Поднялся Сережка, сел - ноги калачиком - со страхом поглядел на товарища.
– Ты сколько дней можешь не емши протерпеть?
– спросил Мишка.
– А ты?
– Три дня могу.
Сережка вздохнул.