Тату на твоей коже

Стоит только раз подобрать раненного человека, лежащего в снегу, как твоя жизнь мгновенно превращается в вертеп. Больше не нужны жених и подруги, не слышно маминых советов. Лишь Он… В одежде из тату.

– Это что? – мама вглядывается в татушку на моей шее, щуря глаза. – Новая? Ну что это такое? Опять разрисовала себя. На тебе места уже скоро не останется! Ладно бы ещё смыть их можно, так нет же! Ты

как собираешься рожать, детей воспитывать? Тебе уже тридцатник, дочь! Очнись! – машет перед моим лицом кухонной тряпкой, вздыхает. – Ладно, иди хоть сырниками накормлю. Тощая стала, как вобла.

– За сырники, конечно, спасибо, но я так и не поняла, чем мне помешают нарожать тебе внуков татуировки? – усмехаюсь, плюхаясь на стул в маминой небольшой, но уютной кухоньке. – Вот прынца как встречу, мам, как настрогаем тебе маленьких принцов и принцесс, вот радость-то будет.

– Тебе что в лоб, что по лбу, – ругается мама, но подкладывает мне сырничков побольше. За это и люблю её – хоть и ворчит, и ругается, а питание по расписанию. – Я тебе там заморозила штук двадцать. С собой заберешь.

– Угу, – мычу с набитым ртом, а мама устало падает на диванчик и мученически оглядывает меня.

– Красивая ты у меня, не дура вроде. А одинокая. Вон Ирка с пятой, помнишь, вы в школу вместе ходили? Зубы у неё ещё кривые были. Так вот уже третьего родила. Довольная ходит…

– Ага, а зубы всё те же, – не удерживаюсь я, и мама, вздохнув, отмахивается от меня.

– Какая разница, Мил? Главное ведь счастливой быть, а не красивой. Красота она со временем завянет…

– И тогда в ход пойдут зубы, – прыскаю я, едва не подавившись сырником.

– Вот дурища. Ну вот в кого ты такая у меня, а? Хотя… Знаю в кого. Тоже хернёй занимался.

– Мам, не надо так об искусстве, ладно? – серьёзнею я.

– Разрисовывать людей – это у нас теперь искусство, да?

– Да, мам. Искусство. Кто-то на холсте рисует, а кто-то, как я, на коже. Сути это не меняет.

– Ладно уж. Ешь. Разумничалась, – вздыхает мама и наливает мне сметанки.

Позже, когда прощаюсь с ней, мама целует меня в обе щеки, крепко обнимает и, как в детстве, поправляет шарф.

– Мам, я же на машине, ну.

– Ничего, до машины ещё дойти надо, вон холодина какая.

Дальше быстро запрыгиваю в свой жук и включаю на всю мощность печку. На улице, и правда, зверский дубак. Ещё и снег начался. Пушистый такой, густой. Я обняла руль, залюбовалась снегопадом.

И вдруг кто-то на огромном джипе рассекает снежную стену и едва не сшибает мою малышку. Я только и успеваю, что вскрикнуть и посигналить. Джип грозно останавливается впереди, открывается водительская дверь и я вжимаюсь в сидение, уже жалея, что посигналила. Вот оно мне надо было? Втягиваю голову в плечи, но из джипа никто не выходит. А через секунду просто вываливается. В прямом смысле этого слова. Кто-то крупный падает прямо в снег, и джип остаётся стоять впереди

с открытой дверью.

Я сижу, хлопая ресницами ещё минут пять. Жду, когда мужик (а это совершенно точно не женщина), поднимется на свои ноги. Но он не встаёт. Даже признаков жизни не подаёт. И что-то мне подсказывает, что я здесь зря стою. В лучшем случае загребут как свидетеля. В худшем, как этого самого свидетеля – прихлопнут. Но и уехать я не могу. Нужно помочь человеку. Кем бы он там ни был.

Эх, Милка. Как была дурой, так ею и осталась. И ничего тебя не учит.

Со скрипом вылезаю из своей малышки, осторожно подхожу к мужику. Огромный. Ручищи, как канаты, перевитые венами и сухожильями. Здоровенный, как Кинг Конг, блин. И как его поднимать прикажете?

– Ээй? С вами всё в порядке? – задаю наитупейший вопрос. Словно он сейчас встанет, отряхнётся, и пойдёт такой дальше. – Простите, может вам скорую вызвать? – и снова тупой вопрос. Я должна была это сделать ещё пять минут назад. – Подождите, я сейчас! – бегу к своей машине, хватаю телефон, снова бегу к мужику и резко торможу, когда тот со стоном подхватывается и ловит меня за руку. Забирает телефон, кладёт себе в карман.

– Не надо никуда звонить, – хриплый голос заставляет меня вздрогнуть. Мне, конечно, часто брутальные мужики попадаются, всё-таки в тату салоне работаю, но чтобы вот такие…

Я молчу. Молчу, потому что только сейчас замечаю дырки от пуль на его железном зверюге и красное пятно на плече у подкидыша. Ранен, значится. И возможно, кто-то сейчас едет сюда, чтобы добить его. А вместе с ним и меня. Как того самого свидетеля.

– Ну нет, так нет, – пожимаю плечами. – Телефон отдайте и я поеду, – прихожу в себя, пока мужик с шипением осматривает своё плечо и дырки на джипе.

– А ты со мной поедешь, – кидает вдруг мне этот здоровенный бородач. С акцентом, дерзко так. А не пошёл бы ты, дядя…

– С чего это вдруг, не подскажете?

Он переводит взгляд на меня, окидывает с ног до головы.

– Ебабельная вроде, – отвечает то ли в шутку, то ли всерьёз. – Ладно, шучу. Держи свой телефон, – достаёт гаджет, протягивает его мне. А я облегчённо выдыхаю. Наверное, это старость наступает. Раньше я шутки понимала.

Но как только протягиваю руку за телефоном, мужик хватает меня за запястье и тянет на себя.

– Живёшь одна?

– Чего?

– Спрашиваю, дома у тебя есть кто?

– Ннееет, – бормочу потерянно.

– Отлично, поехали на твоей, – на полном серьёзе заявляет этот горилла и идёт к моей малышке. Открывает дверь и некоторое время стоит думает. Да, подумать есть о чём. Он же туда не влезет!

– Прости, а тыыы… – хочу послать его подальше, но мужик всё же умещается в моей малышке и кивает мне.

– Поехали к тебе! Давай, реще! Ты же не хочешь, чтобы нас догнали те, кто мне плечо прострелил?

Весомый аргумент. Аргументище, я бы сказала…

<