Татуировки убитого леса
Шрифт:
И брюхом вверх всплывали безучастно,
В вечерних заголовках новостей.
А те же, кто нащупали опору,
Втоптав соблазны в перепревший ил,
Дадут любому царственную фору,
Не рвя при этом в напряженьи жил.
А то, что потеряла в нас Отчизна,
Создав прогорклый бескультурья шмат,
Пусть разглядит сквозь поколений призму
Потомков наших просветлённый взгляд.
Забытое
Когда в последний раз смотрели вы на небо?
Не в поисках дождя, а просто для души.
Ресницами ловя густые хлопья снега,
А чувствами паря средь облачных вершин.
Какой вам ближе тон осеннего заката?
Диктует ли вуаль рассвета этикет?
Быть может за грехи какие-то расплата,
Лишь в лужах наблюдать луны иль солнца свет.
Какой же злой колдун нас отлучил от неба
И запретил смотреть чуть выше головы?
Всю жизнь полусклонясь, боясь подспудно гнева,
Усердно трём асфальт, не жаждя похвалы.
Лестничная клетка
Тут брызжет жизнь осколками бесед
И растекаясь амальгамой слухов
Зеркалит всё, что вам сказал сосед,
За сигаретой, шёпотом на ухо.
Мусор любви
Увидел я сердце на пыльном стекле.
На грязном асфальте размашисто:"…, Петя!"
Наверно гормоны играют к весне
Печатными знаками улицы метя.
В запыленной кроне уснувшего клёна
Повис валентинки приспущенный шар,
На верности мостике ржавым затвором
Скрипит, подвывая собакам, "амбар".
Шаблонные знаки дешёвых порывов,
Совсем не крепите вы верности чувств!
Лишь пасмурному сорным гнойным нарывом
Порой по весне навеваете грусть.
Каприз
Капризна барышня? Как знать…
Быть может, попросту умней,
Коль в силах на других влиять
Одним лишь росчерком бровей.
Первая любовь
Первая любовь – как первый снег,
Ослепив, слезой стекает в море.
Там живёт твоим порывам вторя,
Чтоб во льду не коротать свой век.
В миг, когда сойдутся все напасти
Отпевать ослабший разум твой
И предсмертный обречённый вой
Вырваться готов будет из пасти.
Вынь из закромов своей души
Старую забытую ракушку,
Что когда-то подносила к ушку
И шептала тихо: "не дыши!"
Та, кто разбудила твою душу
И осталась после в ней навек,
Словно нерушимый оберег,
Из пучины проводник на сушу.
Вслушайся в её неспешный гул,
Вспомни частоту её дыханья
И забудь про беды мирозданья,
Отпустив ненастья все в "отгул"))
Предпостапокалиптическое
"Исправленному верить!"– на челе
Я вижу каждый день среди толпы
И кабель с маркировкою: "из – вне"
Торчащий из "звенящей" головы.
Шкура
Забита реальностью до синевы,
До в страхе сбежавших мурашек.
Совсем не чувствительна к миру толпы,
Как, впрочем и к миру монашек.
Ни голод её не берёт и ни лёд,
Ни сырость, ни жар, ни отрава,
Но вскоре она превращается в гнёт,
Как тесная камня оправа.
И тут не поможет ни штурм, ни измор,
Стоять будет крепко твердыня.
Лишь только один изворотливый вор,
Кто сущности выкрадет имя.
Восьмимартовское
Заложена природой бесконечность,
В гитарной деке вам подобный стан.
Вы Вечность превращаете в беспечность,
Коль гитаристу слух от Бога дан.
Кухня страсти
Взглядом томным пройдя по столу,
Опустилась ко мне на колени,
Разливая густую смолу
Сладкой послеобеденной лени.
Промурлыкав беспечно: "кури",
Ты потянешься за поцелуем,
А потом, как в ночи мотыльки,
В свете лампы по кухне танцуем.
Привычка
Она настроилась любить,
А он забыл цветы.
Ей так хотелось пофартить,
Не понял красоты.
Решил сводить её в поход,
Сказалася больной.
Мечтал узреть в горах восход,
Её манил прибой.
Ей так хотелось танцевать,
Ему идти в кино.
Объединяла их кровать
И больше ничего.
Несовпадение во всём,
Что требует душа.
Так зачастую и живём,
Сознаться не спеша.
В том, что по сути нету НАС,
А есть ОНА и ОН.
Что может дать тебе матрас?
Привычный крепкий сон.
Гон жизни
Считая дни, недели и года
До праздника, гудка или зарплаты.
Ты ощущаешь жизнь свою едва,
Нещадно сжав до календарной даты
Её за горло. Так, что только стон,
Расслышать можно вместо серенады.
Такая жизнь напоминает гон,
Скота на бойню, через крУги ада.