Татьянин дом
Шрифт:
И все-таки она приехала в Лизуново! Даже развернулась на маленькой деревенской площади и не снесла постамент с фигурой воина-освободителя.
Бросила машину на площади. Побежала к дому фельдшерицы. Третий? Второй от магазина? Что бабка Стеша говорила?
За калиткой на нее бросились четыре собачонки. Истошно тявкают, окружили. И все хромые! На трех лапах, четвертую на весу держат.
Собак прогнал взлохмаченный старик в ватнике. Татьяна сказала, что ей нужна Агриппина Митрофановна. Она в подвале, кивнул
Квадратная дыра в полу. Внизу тусклая лампочка, фигура полной женщины, сидящей на табуретке спиной к отверстию.
Татьяна присела на корточки:
— Агриппина Митрофановна! Я из Смятинова приехала. За вами. Срочно! Человеку очень плохо!
Молчание. Полеты клубней картофеля. Влево — шмяк в ведро, вправо — в мешок.
— Агриппина Митрофановна? Вы меня слышите? Пожалуйста, поедемте со мной!
Татьяне послышалось какое-то бурчание. Что она говорит? Не слышно. Таня стала на колени и опустила голову в отверстие.
— Ставки они сократили, а что дачники тут сорок домов настроили, так я должна по ним мотаться. — Фельдшерица зло швыряла картошку. Вправо, влево. — Кому интересно, что они тут не прописанные, все ко мне бегут.
Она отказывается ехать? — испугалась Таня. Ну и медики пошли!
— Я вас умоляю! — крикнула Таня. — На машине, быстро. Я вам заплачу. Мы перевезем его в Москву, но это не получится быстро. А ему очень плохо! Может быть, вы укол, я не знаю что… Пожалуйста!
Молчание. Полет картошки. Вправо, влево.
Агриппина Митрофановна встала, разогнула натруженную спину, повернулась к лестнице.
Татьяна облегченно вздохнула, поднялась с колен. В проеме двери стоял давешний мужичок и завороженно смотрел в то место, где только что возвышались Танины ягодицы. Мужичок юркнул за дверь.
Агриппина Митрофановна мыла под рукомойником руки, с них черноземом стекала вода. Таню она не замечала.
Вытирает полотенцем руки. Медленно. Все так медленно делает!
— Мы будем вам очень признательны, — сказала Таня.
— Сволочь! — обругала ее фельдшерица. — Башка безмозглая!
Таня обескураженно захлопала глазами. Нет, это она не Тане. Смотрит мимо ее уха, кричит в проем двери.
— Я тебе говорила — мокрую не сыпь! Она отсохнет, отсохнет, — передразнила Агриппина Митрофановна. — Хрен твой скорее отсохнет! Вредитель! Я на этой картошке все лето, как на галерах, корячилась! А ты? У! Удавить тебя мало, крапивное семя!
Она ушла переодеваться, вернулась с медицинской сумкой. По дороге к машине продолжала сокрушаться из-за картошки:
— Перегнать ее на крахмал? Да куда его столько? У меня с прошлого года два баллона трехлитровых осталось. Заставить его этот крахмал жрать, чтоб мозги у него стояли.
Машина ехала рывками, скачками, периодически глохла.
— У тебя права есть? — подозрительно спросила
— Права есть, — не соврала Таня. — Практики маловато. Но вы не волнуйтесь.
Достаточно того, что она сама волнуется. Попасть в арку моста, въехать на пригорок, не свалиться в реку, не забуксовать на обочине.
В арку попала, хотя и поцарапала левое крыло о стойку. На пригорке до отказа выжала педаль скорости, и, надсадно ревя мотором, вихляя, они вылетели на горушку. Дальше проще. Поворот — и по прямой к дому.
Только вошли, к ним бросилась рыдающая Тося:
— Папа! Он весь покрылся!
Тане послышалось — «накрылся». Она обессиленно прислонилась к стенке. Борис умер! А дочь его так грубо выражается.
Агриппину Митрофановну слова девочки не взволновали. Она спокойно снимала пальто, оглядывалась по сторонам:
— Богато живете! Так чем он, говоришь, покрылся?
— Весь! Полностью! Страшными пузырями! — плакала девочка.
— Ну, веди, показывай, — сказала фельдшерица.
Татьяна не узнала Бориса. На кружевной Маришкиной постели лежал огромный красный омар. Она подошла ближе — лицо, грудь Бориса покрыты красной сыпью. Некоторые пятнышки вздулись и наполнились жидкостью.
— У него был контакт с больными ветрянкой? — спросила Агриппина Митрофановна, осматривая Борю.
— Не знаю, — сказала Любаша.
— Нет. — Тоська отрицательно покачала головой.
— Да, — вспомнила Татьяна. — С мальчиком в Ступине. У него ветряная оспа? Но это же детская болезнь!
— Случается, — пробормотала фельдшерица.
Она измеряла Боре температуру, давление. Послушала сердце, легкие. Несколько минут просто сидела и смотрела на Борю. Жалостливо погладила его по руке, убрала со лба прядь волос.
Таня поразилась тому, как переменилась эта женщина. Вместо злобной фурии, думающей только о своей картошке, — добрая ласковая немолодая докторша.
— Очень ему сейчас тяжко, — сказала Агриппина Митрофановна. — Дети ветрянку играючи переносят. А взрослые ой как страдают от детских инфекций. Некоторые даже умом трогаются. У нас агроном краснухой болел. Так его к кровати простынями привязывали. Все рвался в сугроб прыгнуть. А какой сугроб в июне?
Татьяна принесла аптечку. Ее собирала «на все случаи жизни» жена двоюродного брата, врач. Агриппина Митрофановна удовлетворенно кивала, отбирая нужные лекарства. Она подробно объяснила, как ухаживать за Борей, которого лучше сейчас не трогать, в Москву не перевозить. Обрабатывать сыпь зеленкой или крепкой марганцовкой. Снижать температуру, но только до тридцати восьми, не ниже. Компресс холодный на голову, обтирать тело спиртом разбавленным или водкой, много поить, кормить легкой пищей, следить, чтобы резкий свет не бил ему в глаза.