Тайга и зона
Шрифт:
Ага! Похоже, он добился желаемого. Машка вскинулась, оттолкнула его, отвернулась, двинулась к костру. Ничего, позлится и перестанет, зато позабудет про все эти интеллигентские мерехлюндии насчёт «не могу», «не справлюсь»…
– Лёша, сокол мой, не в службу а в дружбу, – нейтральным голосом сказал Гена, – вон там, за выворотнем рюкзачок у меня припрятан, принеси, будь ласков.
– Ну ты, археолог, совсем обнаглел, – подай, принеси… – покачал головой Алексей. Но просьбы выполнил.
Принеся тяжеленный вещмешок, – камни он там таскает, что ли? – Карташ присел возле раненого
– Во время раскопок поцарапался?
– Типа того, – ответил Гена, развязывая шнуровку на мешке.
– А я и не знал, что Контора Глубокого Бурения ещё и археологией занимается…
Гена быстро глянул на него.
– Догадался? Как, позволь спросить?
Алексей пожал плечами.
– Да элементарно. Потому что чушь это всё – наисекретнейшая какая-то ферма посреди болот, подрыв мировой торговли соболями, мент в шкуре археолога… детский лепет и романы про майора Пронина. Там, в Шаманкиной мари, что-то другое, так ведь?
– Да… – нехотя признался «археолог». – Совершенно другое. И гораздо страшнее… Про Машу тоже догадался?
– Только что, – сказал правду Алексей, на Машу не глядя. И что-то неприятно кольнуло у него в груди. – Сама проговорилась – ты её в эту херню затащил. И потом, у неё какой-то «маячок» был, а ты нас каким-то манером посреди тайги нашёл. Так что трудно не сопоставить. Мата Хари, блин. Доктор Зорге в юбке…
– Лёша, я…
– Помолчи, – излишне грубо оборвал её Карташ. – А ты продолжай.
– Красиво, ублюдки, придумали, что и говорить, – невпопад сообщил Гена и откинулся на мшистый туф. – А я купился, дур-рак… Пугач-то всех убедил, что хочет власть передать Баркасу, под это дело и водкой затарился… На фиг ему Баркас этот не нужен был – ему надо было с зоны слинять, и не через пять дней, а раньше…
– Знаю.
– Таксист раскололся?
– Ну.
– Баркаса, кстати, первым и шлёпнули.
Гена вынул из бокового кармашка мешка несколько одинаковых пластмассовых коробочек, выбрал с синей сигнатурой, приставил к раненой ноге, сжал. Коротко пшикнуло.
– Обезболивающее, – объяснил он. – Есть, кстати, транквилизаторы и стимуляторы. Никому не требуется?
– Я лучше другого стимулятора выпью, – проворчал Гриневский и наклонился над упавшей набок крышкой от термоса – в ней ещё оставался чифирь. Поднял, подул, отхлебнул.
– Но как Пугач сумел сгоношить весь народ на прорыв? – спросил Карташ.
– А ему и гоношить особо не надо было, – грустно улыбнулся Гена. – Водочка-то не простая была…
Алексей вспомнил лицо Лупня, бегающие глазки недавних «гостей»… и его осенило:
– С добавкой какой-то химической?!
– Молодец, соображаешь. Я тоже это понял, только слишком поздно. Какая-то отрава, вызывает стремительный выплеск неконтролируемой агрессии – так что Пугачу оставалось только направить эту агрессию в нужное русло…
Карташ представил себе, как в сумерках гонцы разносят по баракам гостинцы от Пугача, как зэки выпивают и… Он поёжился. А ведь замешкайся ты, браток, в клубе, и быть тебе растерзанным на мелкие клочья.
– Но зачем?!
– Это ты у него спроси, – Гена зло кивнул на Гриневского.
– Я не знаю, – покачал тот головой, прихлёбывая. – Я уже говорил… Знаю только, что Пугач собрал здесь, на зоне что-то типа уголовного спецназа – обученных бойцов, ну, которые в горячих точках были, раньше в какой-нибудь там «Альфе» служили, ещё что-нибудь. Некоторых даже специально сюда переводил с других лагерей. Ему, короче, нужен был отряд, чтобы с ним именно сейчас и именно отсюда уйти незаметно. А как ещё семерым угловым можно было с зоны уйти незаметно?
– И ты тоже, что ли, спецназовец? – фыркнул Карташ. – Знаменитый сербский полевой командир Йобан Всрачану?
Гриневский лишь пожал плечами и вновь склонился над крышкой.
– Они туда рвутся. К Шаманкиной мари, – тихо сказал «археолог».
– Давайте уйдём отсюда… – прошептала Маша.
Глава четвёртая.
Во глубине сибирских мхов
29июля 200* года, 01.48.
Наверное, это как-нибудь объяснимо с точки зрения психологии и какой-нибудь там физиологии, но едва они нашли новое место для стоянки, возле начала распадка, у устья ручья, едва перекусили концентратами из «аспирантского» мешка, как Маша тут же провалилась в глубокий, спокойный, прямо-таки младенческий сон, словно не она только что едва не погибла от заточки накаченного наркотиком уркагана. У троих же оставшихся сидеть возле костра беглецов сна не было ни в одном глазу. Хотя поспать ох как не мешало – учитывая, сколько им ещё предстоит топать до станции.
Над ручьём стлался туман, мерно клокотал далёкий лягушачий хор, изредка взбулькивала рыба. В таёжной чаще давешний ручеёк теснился в обрывистых берегах, временами превращаясь чуть ли не в речку; нырял под коряги, подмывал корни вековых елей, разделялся мизерными островками на микроскопические протоки, закручивался водоворотами.
Гена и Гриневский говорили по очереди – сначала неохотно, но когда поняли, что только совместно могут нарисовать общую картину, то разошлись, дополняя друг друга и уточняя детали. Карташ же всё больше слушал – и в голове его наконец стала выстраиваться та самая мозаика, стройная, в которую вписывались все загадки, странные события последнего года и необъяснимые, на первый взгляд, факты.
В самом деле, не было никакой соболиной фермы в Шаманкиной мари. А есть там нелегальный платиновый прииск – по отрывочным сведениям, неимоверно, несказанно богатый.
Кто и когда его открыл – неизвестно, однако достоверно, что он вовсю разрабатывался до самого недавнего времени. Платина превращалась в доллары, доллары уходили за бугор и там оседали – непонятно на чьих счетах.
А вкалывают на прииске рабы. Иначе говоря, примитивно похищаемый по окрестным городам и весям рабочий материал – мужчины, женщины, подростки – желательно из тех слоёв населения, кого не кинуться разыскивать с собаками и вертолётами, но который способен к физическому труду. Материал сей эксплуатируется на выработке до полного износа, а затем уничтожается. Просто, дёшево и удобно.