Таймири
Шрифт:
Таймири сейчас почему-то особенно напоминала эрбийского краба.
— Сэй-Тэнь, скажи, что я не состарюсь! — заламывая руки, воскликнула она. — Неужели это со мной произойдет?!
— Со всеми происходит, — пожала плечами та. — И ты никуда не денешься. А еще ты умрешь.
— Бессердечная! — вскричала Таймири. — Тебе нет дела до чужих страданий! Дрыхнешь круглые сутки!
— Я не дрыхну, — жестко сказала Сэй-Тэнь. — В стране наступил кризис.
— Что? Как ты узнала?
— Больницы переполнены, в магазинах и на складах шаром покати, с образованием —
— Не может быть! — прошептала Таймири. — Неужели всё настолько серьезно?
— Серьезнее не бывает, — подтвердила Сэй-Тэнь. — Пока мы тут с тобой болтаем, страна Лунного камня гибнет. Горожан похищают на улицах прямо средь бела дня. Запихивают в полицейские плайверы — и за решетку. А потом их куда-то переправляют… Знать бы, куда.
Таймири затрясло.
«Хорошо, что мы отгорожены от городов пустошью. Хорошо, что с тыла нас защищают необъятные пространства пустыни. Хорошо, что река глубока и быстротечна, и никому не придет в голову пускаться за нами вдогонку… — У нее защемило сердце: — Тетя!»
— Тебе тоже знакомо чувство, когда близкий человек оторван от тебя и ты ничего не можешь с этим поделать? — как-то странно и отрешенно спросила Сэй-Тэнь.
— Скорее, это мы оторваны, — ответила Таймири. — Отделены сотнями и сотнями километров.
Та ничего не сказала, а только встала с кровати и, шаркая, направилась к двери.
***
— Она же не нарочно! — вступился за индианку Остер Кинн. — Откуда ей было знать, что Сэй-Тэнь не из племени Бурых Року?!
Кэйтайрон переводил сердитый взгляд с одной изрядно потрепанной девицы на другую.
— Объясните мне, как?! Как вы, такие кроткие с виду, смогли учинить такой бардак?!..
К тому времени яхта перестала быть яхтой и приобрела черты вездехода; четыре подвижные ноги довольно резво переступали по зыбкому песку. И утес, которому предстояло стать дорогой в небо, приближался с невиданной быстротой. Работа спорилась, пока Остер Кинн с присущей ему непринужденностью очищал от чешуи наловленную рыбу, а «спящая красавица» колдовала над обеденной похлебкой, посыпая ее всяческими приправами. Но когда появилась Эдна Тау, всё перевернулось с ног на голову. Дочь индейского вождя приняла действия Сэй-Тэнь за шаманский обряд, а саму Сэй-Тэнь — за представительницу вражеского племени. Потому и набросилась на бедняжку с кулаками да проклятиями.
Потом они катались по палубе, таская друг друга за волосы (причем Сэй-Тэнь делала это исключительно в целях самообороны). Разнять их удалось только благодаря Остеру Кинну.
Но что самое удивительное, так это похлебка. Несмотря на драку, котел с похлебкой уцелел, и обед не пришлось готовить заново. Кок, которому с утра отчего-то нездоровилось, испытал невероятное облегчение, узнав, что еду сварили за него.
— О, прости, прости меня великодушно! — заламывала руки Эдна Тау. — Как могла я спутать тебя, утонченную натуру, с неуклюжей медведицей Року!
Сэй-Тэнь выглядела помятой, но довольной. Она украдкой взглянула на индианку: та была воплощением раскаяния.
— Я прощаю тебя. Ты сражалась как настоящий воин. И, думаю, медведице Року не поздоровилось бы, свяжись она с тобой.
— В честь примирения предлагаю выпить по чашечке мятного чая, — сразу оживилась индианка и сунула руку в мокасин.
Остер Кинн подозрительно сощурился:
— Слушай, давно хотел спросить, откуда ты берешь все эти листья?
— А зачем тебе? — хитро осведомилась Эдна Тау. Она явно норовила уйти от ответа.
— Но ведь сама прекрасно знаешь. В массиве, как ни изощряйся, мяту не вырастишь. На камнях-то. Там только сосны уживаются. Так что признавайся.
Индианка закатила глаза к небу. В детстве ее отучили врать — за вранье шаман стриг девочек налысо.
— Мы их выращиваем, — наконец выдавила она.
— Выращиваете? — не поверил Остер Кинн.
— Рядом с мастерской счастья Лисса есть обширные угодья, и мы, племя Знойной Зари, издавна возделываем там клочок плодородной земли.
— Вот так-так! — присвистнул путешественник. — И почему ты раньше-то молчала?!
— Значит, и в магазинах у нас продукты из мастерской? — встряла Минорис, которая примчалась сразу же, как почуяла похлебку.
— Так и есть, — подтвердила индианка. — Но большая часть — поставки из-за океана.
Капитан Кэйтайрон тронул Остера Кинна за локоть и лаконично заметил, что пора бы уже отобедать. На звон большого трапезного колокола сбежалась вся команда: и взмыленные матросы, и не менее взмыленный боцман-пересмешник, и даже Папирус, на которого накатило вдохновение и который, по идее, должен был прилипнуть к своей бочке, как клейкая лента.
Не явился только Диоксид. Таймири сказала, у него мигрень и хандра.
— Правильно, — отозвалась Сэй-Тэнь. — Пусть себе хандрит. Главное, чтоб мне на глаза не попадался.
— И отчего ж ты его так невзлюбила? — подивилась Минорис. — Он ведь никому не сделал зла.
— Личная неприязнь, — сухо пояснила та.
— Может, он сейчас как раз обмозговывает, какую бы учинить пакость, — хихикнул Остер Кинн.
— По себе судите, да? — вскинулась на него Минорис. — Философы так не поступают! У них есть честь. И благородство!
Разгорячившись, она нечаянно опрокинула тарелку с похлебкой. И, после того как Остер Кинн заключил, что у него ни чести, ни благородства нету, выбежала из камбуза в слезах.
— И всё-таки за едой нужно думать о еде, — изрекла Эдна Тау. — Золотое правило индейца.
— Золотая твоя головушка! — сказал Остер Кинн и любовно потрепал ее по щеке. Сэй-Тэнь машинально пригладила волосы.
Взявшийся невесть откуда Зюм проявил расторопность и начисто вылизал пол там, где разлилась похлебка. Его мог бы похвалить любой чистоплюй.