Тайна 21 июня 1941
Шрифт:
То есть, если речь шла о приведении войск в полную боевую готовность, неизбежно всплывали бы и вопросы мобилизационного характера.
Что и доказывает присутствие здесь Сафонова.
Но оно же одновременно доказывает и другое важное обстоятельство.
Оно доказывает позицию Сталина по этому вопросу.
Заметьте. Вместо Сафонова мог ведь присутствовать начальник Мобилизационного управления Наркомата Обороны.
Тогда можно было бы реконструировать события таким образом.
Тимошенко и Жуков уговаривают Сталина привести войска в полную боевую
Предположим, военные нажимают и вынуждают, наконец, Сталина выслушать их.
Тогда вместе с ними вполне мог оказаться в кабинете и их подчиненный, отвечающий за вопросы мобилизации.
Но произошло другое.
Сафонов возглавлял мобилизационно-плановый отдел Комитета Обороны при СНК СССР.
Председателем СНК был Сталин.
Другими словами, Сафонов был подчиненным не Тимошенко, а Сталина.
И ни Тимошенко, ни Жуков не могли приказать Сафонову присутствовать на этом совещании.
Еще раз повторю, что всех их свел в своем кабинете Сталин. Сам. Единолично. По своему усмотрению.
И Воронцова. И Сафонова.
По-моему, этот факт может говорить только об одном.
О том, что именно Сталин, а не командование РККА явился инициатором приведения войск приграничных округов в полную боевую готовность.
Напоследок приведу отрывок из воспоминаний адмирала Кузнецова о начале войны:
…Опять звоню дежурному:
— Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие самолеты бомбят Севастополь. Это же война!
— Доложу кому следует, — отвечает дежурный. Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздраженный голос:
— Вы понимаете, что докладываете? — Это Г.М.Маленков.
— Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война.
Казалось, что тут тратить время на разговоры! Надо действовать немедленно: война уже началась!
Г.М.Маленков вешает трубку. Он, видимо, не поверил мне. Кто-то из Кремля звонил в Севастополь, перепроверял мое сообщение…
…Разговор с Маленковым показал, что надежда избежать войны жила еще и тогда, когда нападение уже совершилось и на огромных пространствах нашей Родины лилась кровь. Видимо, и указания, данные Наркому обороны, передавались поэтому на места без особой спешки, и округа не успели их получить до нападения гитлеровцев… (Выделено мной — В.Ч.)
Вот это, пожалуй, точно.
Без нажима, без особого акцентирования, бегло так, скороговоркой Кузнецов указывает на самое главное.
Военное командование (именно военное), видимо, до последнего момента не верило в возможность нападения немцев.
А раз не верило оно, то неизбежно заражало этим неверием и Сталина.
Потому что, на чье мнение он должен был, в первую очередь, опираться?
На мнение профессионалов. Как обычно.
Итак, давайте представим себе, что накануне войны в возможность немецкого нападения не верил не только Сталин. Но и все военное руководство
Я почему предложил это представить?
Интересно при этом смоделировать — узнали бы мы когда-нибудь об этом от руководства СССР?
Давайте посмотрим на такую картину.
Идет 20-й съезд. Хрущев произносит свою знаменитую речь о культе личности. В числе прочего обвиняет Сталина в неготовности к войне. Одного-единственного Сталина.
Мог он сказать правду в этом случае?
А он ее знал?
Перед войной он был в Киеве и о том, что происходило в Москве знал только со слов тех же военных. Задним числом. Можно себе представить: «Никита Сергеич, мы ж этому дубине каждый день докладывали. Уж как его уговаривали — не поверил, гад усатый».
Или, если знал.
Произносит он свой доклад, а за его спиной сидят в президиуме его бояре — в ладоши хлопают. И среди них — член Президиума ЦК КПСС, Министр Обороны СССР, Маршал Советского Союза, трижды (тогда) Герой Советского Союза Г.К. Жуков. Его ближайший соратник. Опора и надежда. Он с его помощью Берию свалил. Он с его же помощью скоро свалит группу Молотова.
И что, он должен был поставить его на одну доску с кровавым палачом и недоумком?
Как вы это себе представляете?
Потом, правда, Жуков перестал быть надеждой и опорой.
Но все равно, Сталин просто обязан был оставаться одним-единственным обвиняемым в крахе 22 июня.
Почему?
Ну, во-первых, главное было уже сказано. На всю страну. Поэтому взять назад эти слова было нельзя. Поскольку существовал постулат о непогрешимости партии — ЦК и его руководитель не ошибаются.
И еще одно соображение, почему не мог, категорически не мог быть допущен любой вариант, при котором ответственность за неготовность была бы возложена на военных. Было это, или не было — неважно.
Армию, а значит, ее высшее руководство, не тронули бы никогда.
Вот посмотрите. Ворошилова, верного пса Сталина, никакого полководца (о чем всем было известно) — и того не тронули (имеется в виду история, когда турнули даже «примкнувшего Шипилова»). Так благополучно на высших государственных постах и скончался. Регулярно получая геройские звезды к очередному юбилею.
А почему так?
А потому что у коммунистов армия была священной коровой. Вне всякой малейшей критики. Непобедимая и легендарная.
Само собой, что сильная армия — это весомый аргумент любого государства.
При этом важно иметь в виду такое обстоятельство.
Даже если армия не очень сильная — положено (особенно это заметно в авторитарных режимах) надувать щеки, чтобы армия казалась сильнее, чем она есть на самом деле.
Как для внутреннего употребления, так и для внешнего.
А силу армии во многом представляет репутация ее полководцев. Кого испугает армия, возглавляемая бездарными генералами?
Не зря ведь такие усилия были брошены государством на массовое написание военно-мемуарной литературы. Из политических, ясно, соображений.