Тайна Алмаза
Шрифт:
Сероватый сумрак, окружающий его, постепенно прояснялся. Уже отчетливо можно было рассмотреть каждый камень, каждую неровность. Небольшой поворот, и Саржинский увидел далеко вверху ясное, безоблачное небо. От счастья он чуть не потерял сознания, понадобились несколько минут, пока он овладел собой.
Спустя некоторое время, Саржинский достиг выхода, кое-как поднялся на ноги и, держась за стену, вышел наружу.
Перед ним была площадка неправильной круглой формы, около сотни метров, края ее несколько поднимались кверху.
В центре площадки на каменном помосте стоял огромный идол. Вокруг него высилась шеренга невысоких гранитных столбов, расположенных смыкающимся кругом. Около каждого столба Саржинский увидел человеческие кости. Местами еще сохранились черепа.
Непонятное чувство овладело Саржинским. Машинально, не соображая, что он делает, он вдруг начал считать столбы.
— Шестнадцать, семнадцать… — считал он глухим неузнаваемым голосом. — Семьдесят пять, семьдесят шесть… — голос его перешел в шепот. Последние цифры он повторял уже про себя. Он насчитал сто гранитных столбов, сто человеческих черепов или их обломков.
Он подошел к краю гранитной площадки, крутые, неприступные стены были с этой стороны. Бессмысленная улыбка появилась на губах Саржинского, и медленно, почти торжественным шагом он обошел всю площадку. Всюду, куда он ни бросал взор, были неприступные скалы; далеко внизу шумела тайга.
Закончив свой осмотр, он подошел к подножию каменного божества и громко сказал:
— Тунгусская легенда… — Неудержимый приступ смеха вдруг овладел им. — Тунгусская легенда… — повторил он, давясь от смеха. Он подскочил к одному черепу и ударил его ногой, череп рассыпался пылью. Он подскочил к следующему и снова ударил по нему. Череп разлетелся обломками костей.
— Сейчас, сейчас я вам принесу алмазы, — бормотал обезумевший Саржинский. Хохот настолько овладел им, что он едва держался на ногах, один раз он даже упал и катался несколько минут, не в силах овладеть собой.
Вдруг он вскочил и бросился к провалу, который привел его сюда.
— Алмазы, сейчас я принесу вам алмазы! — кричал он.
Некоторое время слышался дикий хохот, сопровождающийся выкриками, затем затих далеко внизу.
Глава 24
Капитан китобойной шхуны
Капитан Берг злился.
Несколько дней назад страшный шквал заставил его изменить курс шхуны и зайти в этот спокойный норвежский порт, скрытый в глубоких фиордах.
Но не вынужденная стоянка раздражала капитана Берга. Только что пришел Джимми и доложил, что во время отсутствия капитана на шхуну приходил человек, с которым у Берга имелись свои старые счеты. Капитан вышел из каюты и с нетерпением осмотрел набережную.
Она была пустынна. Не видно было даже бродяг. Дождь и непогода разогнали их по своим берлогам.
В порту находилось еще несколько кораблей; шхуна капитана Берга выгодно отличалась среди них. Довольно большая, с выпуклыми бортами и двумя стройными мачтами, она блестела свежей краской и чистотой. Вдоль бортов, в пирамидах, ровными рядами стояли гарпуны с отполированными от употребления наконечниками; в носовой части корабля примостилась небольшая гарпунная пушка, заботливо прикрытая чехлом из парусины.
В средней части корабля возвышалась окрашенная в красный цвет труба, над нею вился слабый дымок. Помимо парусов шхуна имела еще и паровую машину, незаменимую при охоте на китов.
Капитан прошел в матросский кубрик и позвал Джимми. Из палубного люка появился матрос в толстом шерстяном свитере, туго обтянувшем его грудь.
— Джимми, ты дашь мне знать, когда он появится.
— Слушаю, капитан!
Вернувшись в каюту, капитан посмотрел на часы, ждать оставалось около часа, и он стал внимательно изучать шкалу барометра. Стрелка сдвинулась с деления, на котором упорно стояла последние дни, и медленно поползла вверх. Ураган стихал.
Капитан уселся на привинченное к полу кресло и положил перед собой судовой журнал. Отыскав нужную страницу, он прочел ее:
«12 октября 1917 года.
„Треглит“ снялся с Петроградского рейда и вышел в Финский залив. Скорость семь узлов, ветер норд-ост, три балла, курс ост, Рельголанд. На борту находятся восемь пассажиров, среди них одна женщина и тяжело раненный».
Присутствие пассажиров — ошибка, которую до сих пор не мог простить себе капитан Берг.
Шхуна «Треглит» часто бывала в Петроградском порту. Русские выгодно покупали китовую ворвань, но прошлой осенью капитана постигла неудача. Его постоянные клиенты куда-то исчезли. Простояв целую неделю на рейде, капитан уже собирался уходить в Швецию, где надеялся сбыть свой товар, как вдруг к нему явился человек и за приличное вознаграждение попросил принять на борт нескольких пассажиров. К Бергу и раньше обращались с такими предложениями, и он всякий раз отказывал.
Шхуна не была приспособлена для перевозки пассажиров.
Но на этот раз капитан заколебался: трюмы корабля были забиты бочками с китовым и тюленьим жиром, и пренебрегать возможностью заработать было бы глупо. К тому же человек объяснил, что пассажиры — беженцы, спасающиеся от насилия большевиков, и этим окончательно поколебал Берга: капитан всегда был готов помочь людям, попавшим в беду.
Шхуна взяла курс в Норвегию, увозя с собой пассажиров. Впрочем, уже тогда капитану показалось кое-что подозрительным. Слишком мало походили беженцы на пострадавших. Здоровенные парни, хмурые и неразговорчивые, они все время незаметно следили за действиями капитана.
Один из них постоянно находился возле женщины, лицо которой капитану так и не удалось увидеть.
Раненый был в очень тяжелом состоянии, и возле него днем и ночью кто-нибудь дежурил из парней.
Но они так пренебрежительно относились к своим обязанностям, что невольно вызывали у команды сострадание к несчастному. Проведя почти всю жизнь на палубе корабля, постоянно сталкиваясь с опасностями китового и моржового промысла, капитан привык смотреть опасности в лицо, как все честные люди, любил ясность не только в своих действиях и поступках, но во всем окружающем. Если бы не согласие, которое он дал при заключении сделки, он бы давно избавился от неприятных пассажиров, возвратил взятый в Петрограде аванс и высадил бы их в первом попавшемся порту. Капитан Берг принадлежал к числу людей, для которых честь и доброе имя были дороже денег, и еще не было случая, чтобы он нарушил свое слово.