Тайна Богов
Шрифт:
Я бросаюсь на него, но он успевает нажать кнопку под столом. Я бросаю его на пол, мы катаемся по ковру.
Врываются охранники и хватают меня. Прудон приказывает им:
– Отпустите его!
Охранникам кажется, что они не поняли приказ.
– Это один мой приятель. Мы отдыхали на соседних виллах на одном острове, и он до сих пор сердится на меня за одну партию в… в шахматы. Он несколько злопамятен. Весь сыр-бор из-за того, что я слопал несколько его пешек. Сколько именно? Ну, что-то около нескольких миллионов. Это произошло по инерции. Стоит начать, и уже не
Я пытаюсь вырваться из рук охранников.
– Ты заплатишь за это! – рычу я.
– Разумеется. Опять эта неистребимая уверенность, что за добрые дела мы получаем награду, а за злые – наказание. Но мы уже здесь, мы получили высшую меру. Так что хуже этого может случиться со мной?
Жозеф Прудон приказывает охранникам уйти и произносит, словно закрывая неприятную тему:
– Ох уж эти смертные! Они так… преданны.
– Я ненавижу тебя.
– Знаю, знаю, сначала я тоже чувствовал то же самое. Но, насколько мне известно из достоверных источников, ты несколько раз пытался переиграть эти последние пятьдесят лет. И понял, что мой Чистильщик появляется каждый раз, почти без изменений. Он был всего лишь катализатором ненависти, которая уже существовала до того, как он вышел на сцену.
– Я презираю тебя.
– Ты забываешь одну вещь. Не я его выдумал. Вспомни о другом «Анти-Дельфине», который существовал на Земле-1. О Гитлере. Он существовал до того, как мы начали Большую Игру на Земле-18.
Но ты создал такого же Гитлера для этой планеты.
Я сам был полон гнева. Признаюсь, я мечтал, что ненависть станет новым мировым законом. А почему бы и нет? Смертных так легко подтолкнуть ко злу, они просто следуют своим природным склонностям.
Жозеф Прудон раскурил свою потухшую сигару и начал выпускать колечки дыма.
– Знаешь, Мишель, я один здесь понимал, что история останавливается, а потом начинается сначала. И каждый раз я извлекал уроки из прошлых ошибок и совершенствовал свой жизненный путь. Как артиллерист, который целится все лучше, глядя, куда упал предыдущий снаряд.
– И наконец создал финансовую империю?
– Едва явившись на Землю-18, я открыл салон ясновидения. Можешь себе представить? «Маг Прудон»! Все виды гадания. Я знал всю изнанку Эдема и никогда не ошибался. Это принесло мне небольшой капитал. Но это еще не все. Я стал политиком. Это было гораздо лучше. Потом я переквалифицировался в журналисты. Я думал: что принесет максимум выгоды при минимальных затратах? И я основал… религию. На самом деле даже несколько. Я искал свой стиль. И наконец нашел лучший вариант из возможных.
– Какой же?
– Наполовину журналистика, наполовину религия.
– Для анархиста это как-то чересчур…
– Ну да, я был анархистом на Земле-1. Проповедовал анархию, когда был богом-учеником на Эдеме, но здесь, на Земле-18, мне нечего ни терять, ни выигрывать.
– Прудон, зачем ты хотел меня видеть?
– Называй меня Жозеф. Я же называю тебя Мишель… Зачем я хотел тебя видеть? Потому что я слишком долго один храню все эти тайны. Мне нужно с кем-то поделиться. Я так давно мечтал, что кто-нибудь сможет меня понять и разделить со мной мою боль. Я так одинок здесь, на этой жалкой планетке. Мне нужно немного сострадания. Как всем.
– Я думал, ты зол на меня…
– Между возможностью убить тебя и преимуществами, который даст наш союз, я выбираю второе. Помнишь главу из «Энциклопедии»: «Сотрудничество. Взаимный обмен. Прощение»? Я прощаю тебя.
И заранее предупреждаю, что если ты что-нибудь задумаешь против меня, я также стану вредить тебе. Итак, я предлагаю тебе сотрудничество. Видишь, я стал гораздо разумнее.
– Почему мне?
– Потому что ты единственный бессмертный на этой планете, кроме меня.
– Ты в этом уверен? Если ты бессмертен, это не значит, что и я тоже.
– Лучший способ узнать это – проверить.
Он достает из ящика стола большой револьвер девятого калибра и хладнокровно прицеливается в меня.
– Я считаю до пяти. Если до тех пор ты не примешь мое предложение, я выстрелю.
– Я не понял, чего ты хочешь? – 1… 2… 3… 4… 5…
Он нажимает на курок. Я вытягиваю руку вперед. Все происходит, как в замедленной съемке. Пуля вылетает из ствола револьвера вместе с огненной вспышкой и медленно летит ко мне. Я знаю, что не успею пошевелиться. Пуля проходит сквозь мою рубашку, обжигает кожу, разрывает мускулы, разбивает ребро, словно сухую ветку, проникает сквозь плотную, влажную мякоть моего сердца и разрывает его, разрывает спинные мускулы, ломает позвоночник и застревает в стене позади меня.
Я падаю на спину, раскинув руки, с открытыми глазами.
На этот раз все кончено.
Гаснущим взором я вижу потолок и Жозефа Прудона, склоняющегося над моим трупом.
– Хр-р-р… я умираю…
– Тс-с-с… Молчи, маловерный. Я слышу, как он кладет револьвер на стол, снова берет сигару, щелкает зажигалкой. Он снова наклоняется надо мной, выпуская клубы дыма. Я с трудом пытаюсь произнести:
– Скажите Дельфине Камерер, что, умирая, я думал о ней.
Я закрываю глаза и чувствую, что истекаю кровью.
Проходит много времени.
Я все еще не умер?
Открываю глаза. Сначала один, потом другой.
Я все еще жив!
Поднимаюсь, опираясь на локоть.
Ошеломленно смотрю на дыру в своем пиджаке, на кровь, текущую ручьем. Пытаюсь зажать рану рукой. Прудон сидит, развалившись в своем кресле.
– Ты что, действительно ничего не помнишь? Не помнишь, что меня приговорили «оставаться бессмертным и понимающим все среди смертных и ничего не понимающих?» Тебя ведь приговорили к тому же самому.
Я вижу, как моя рана начинает зарастать. Чувствую, как проходит боль.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорит Прудон. – Я тоже сначала думал о том, что быть бессмертным неплохо. Я нырял в вулканы, прыгал с самолета без парашюта, играл на деньги в русскую рулетку, на войне всегда шел в атаку в первых рядах, иногда даже говорил другим: «Идите за мной! Это не страшно». Каким азартным становишься, когда понимаешь, что не можешь умереть… А потом я понял, что по большому счету это ничего не меняет. Мы приговорены к вечной скуке.