Тайна Богов
Шрифт:
И действительно, из-за деревьев появляются полулюди, полу-козлы. И хором выкрикивают:
– Может, это крупные кролики!
66. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ПАН
По-гречески имя Пан означает «Все». Суффикс «пан» означает «относящийся ко всему», «охватывающий всё». Например, панорама – это широкая и многоплановая перспектива, позволяющая свободно обозревать большое открытое пространство, пандемия – эпидемия, охватившая несколько континентов.
В греческой мифологии Пан – бог лесов,
Пан наполовину человек, наполовину козел, у него рожки и козлиная бородка, тело покрыто шерстью.
Когда мать увидела его, то так испугалась, что бросила его в лесу. Гермес, отец Пана, завернул его в кроличью шкурку и принес на Олимп. Пан, шутник и весельчак, понравился олимпийским богам, и они разрешили ему остаться. Выходки уродливого малыша очень нравились Дионису.
Пан жил в лесах, рядом с ручьями и лугами, где пас свои стада. Его считали божеством с неумеренным сексуальным аппетитом, преследующим нимф и молоденьких мальчиков.
Однажды Пан преследовал нимфу Сирингу, к которой воспылал любовью, но Сиринга превратилась в тростник. Не сумев отличить ее от остальных побегов, Пан срезал все тростинки и сделал себе флейту, знаменитую флейту Пана.
Пан может лишать человека разума, также он считается богом толпы, в частности, толпы, охваченной безумием, или, говоря иначе, паникой.
Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI
67. САТИРЫ И ПАН
Сатиры резвятся вокруг нас. Не дружелюбно, не угрожающе. Просто насмешливо. Их очень много. Сатиры не агрессивны. Их даже можно назвать симпатичными. Нижняя часть их тел покрыта мехом. Лица вытянуты, как у коз, глаза немного навыкате, у многих длинные ресницы. Волосы у них кудрявы, у некоторых на шее висят флейты Пана.
– Похоже, у нас проблема, – говорит Орфей. Один сатир повторяет его слова, потом вся толпа сатиров подхватывает:
– Похоже, у нас проблема!
– Давайте пользоваться языком знаков, – предлагает Эдмонд Уэллс.
Сатиры повторяют и эту фразу. Они в восторге от того, что появились звуки, которым они могут подражать.
– Давайте пользоваться языком знаков! Давайте пользоваться языком знаков – раздается радостный хор из двадцати голосов.
Самый маленький и кудрявый сатир подходит ближе и прикасается к Афродите, которая стоит не шевелясь.
– Кажется, они не опасны, но очень навязчивы, – показывает она мне знаками.
Если я правильно понял, она предлагает нам продолжать подъем на гору, не обращая на сатиров внимания.
Мы идем вперед, окруженные существами, которые вдвое ниже нас, и только и ждут, чтобы кто-нибудь произнес хоть слово.
– Только ничего не говорите! – вдруг произносит Орфей, которого женщина-сатир щиплет за задницу.
– Только ничего не говорите! – тут же подхватывают остальные.
Я думаю о том, какой смысл в существовании целого народа, который только повторяет сказанное другими.
– Тсс! – шипит Эдип.
Вокруг раздается многоголосое шипение: «Тсс!» Самый высокий сатир подходит к нам, и продолжая повторять «Тсс!», знаками зовет за собой.
Стадо сатиров окружает нас и ведет к тропе, поднимающейся на невысокий холм. Там лес еще гуще, а на самой вершине растет величественный дуб, рядом с которым другие деревья кажутся просто кустами.
Этот огромный дуб толщиной в несколько десятков метров, он больше похож на небоскреб, чем на дерево. Он очень старый. По мере того как мы приближаемся к нему, мы понимаем, что он еще выше, чем казался вначале. В нем не меньше трехсот метров высоты, как в Эйфелевой башне на Земле-1.
В стволе вырублены широкие ступени, сатиры заставляют нас подняться по ним. Мы оказываемся на первой площадке. Тут находится развилка. В разные стороны расходятся ветки, по которым можно совершенно спокойно идти, не боясь свалиться. Я замечаю свисающие по сторонам какие-то коричневые плоды, похожие на яйца. В одном из плодов открывается окно, и женщина-сатир машет нам рукой. В других плодах тоже распахиваются двери и окна, в которых появляются улыбающиеся лица. Сколько их здесь? Тысяча? Или больше?
Вокруг ходят сатиры, перенося мешки с едой. Дети кидаются сосновыми шишками.
– Похоже на птичьи гнезда, – шепчет Эдмонд Уэллс мне на ухо, пока никто не видит.
Этот древесный мир кажется нам совершенно новым. Ничего подобного мы никогда не видели. Мы замечаем карабкающихся по ветвям животных, напоминающих огромных ящериц, на которых сатиры охотятся из духовых трубок.
Над некоторыми плодами поднимается дым – значит, там внутри есть очаги. Это не гнезда, это висячие дома.
– Это напоминает мне Древо Познания, которое росло посреди Олимпии, – шепчет Орфей.
– А мне – Древо Возможного, – отвечаю я.
– Что это?
– Дерево, у которого вместо листьев – возможности, разные варианты будущего человечества.
– Никогда о таком не слышал. Откуда ты это взял? – спрашивает Орфей.
– Уже не помню. Кажется, видел в Интернете, когда был на Земле-1.
– Пожалуйста, расскажите мне, что вы видите, – просит Эдип.
Орфей шепотом описывает ему место, где мы оказались.
Мы поднимаемся по другой, такой же широкой лестнице, которая огибает ствол, и от нее тоже расходятся ветви, широкие, как проспекты.
Чем выше мы забираемся, тем больше висячих домов вокруг. Пожилые сатиры с морщинистыми лицами, с проседью или совершенно седые приветственно машут нам руками.
Наконец после многочасового подъема, мы поднимаемся на две трети высоты гигантского дерева. Перед нами площадка, в центре которой стоит коричневое яйцо, значительно крупнее тех, что мы до сих пор видели.