Тайна болезни и смерти Пушкина
Шрифт:
Судя по датировке стихотворения, оно уже к этому времени было написано, несмотря на испытываемый поэтом стресс от жесткого прессинга со стороны власть предержащих. Что общего между этими событиями? Между неприкрытым гонением за вполне нормальную просьбу удалиться в «тихую гавань» и элегическим обращением к той, из-за которой и разгорелся весь этот сыр-бор? Только одно – совпадение датировки элегии с кульминацией июньских (перешедших в июльские) событий, вымотавших душу поэта.
Да разве впервой Пушкину датировками и передатировками своих произведений вводить в заблуждение своих биографов и будущих исследователей?
На этот раз это ему удалось, поскольку при всех изданиях этого стихотворения, комментаторы, словно сговорившись, упорно твердят: «Обращено к жене. Написано, вероятно, летом 1834 года в связи с неудавшейся попыткой выйти в отставку».
По данному поводу Пушкин действительно обратился к жене, но совсем не в элегической форме. В письме от 14 июля 1834 г. из Петербурга в Полотняный завод он пишет: «…Надобно тебе поговорить о моем горе. На днях хандра меня взяла: подал в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой сухой абшид, что я вструхнул, и Христом и богом прошу, чтоб мне отставку не давали.
Нет, не до элегий было Пушкину к жене, которую он открыто упрекает в том, что именно она является причиной «сухого абшида», устроенного ему Бенкендорфом. Виной всему «тот», который непременно хотел видеть жену-красавицу Пушкина на «Аничковых балах»?
Спрашивается тогда, а кому же все-таки посвящено это стихотворение и когда оно было написано? Впервые ответить на этот вопрос попытался Б.И. Бурсов: «…размышляя о побеге «в обитель дальнюю трудов и чистых нег», не думал ли он, что и подруга у него будет другая?» [43]
43
Б.И. Бурсов. Судьба Пушкина. Л., 1986. С. 414.
А вот и подсказка. Через год с небольшим после всей этой эпопеи с отставкой и несбывшимися мыслями о переезде в деревню, Пушкин пишет нежнейшее письмо к падчерице П.А. Осиповой Александре Беклешовой, роман с которой был закручен еще десять лет тому назад. Она в его Донжуанском списке значится под номером 20. Письмо послано из Тригорского, где поэт всегда находил «приют труда и вдохновений», в Псков, где проживала со своей семьей Александра Ивановна: «Мой ангел, как мне жаль, что я Вас уже не застал, и как обрадовала меня Евпраксия Николаевна, сказав, что Вы опять собираетесь приехать в наши края! Приезжайте, ради бога; хоть к 23-му. У меня для Вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет, на досуге, и влюбиться [44] . Я пишу к Вам, а наискось от меня сидите Вы сами во образе Марии Ивановны. Вы не поверите, как она напоминает прежнее время.
44
Мария Ивановна Осипова (27.07.1820–19.07.1896) – дочь П.А. Осиповой от второго брака с Иваном Сафроновичем Осиповым. Общалась с Пушкиным в семье Осиповых-Вульфов в селе Тригорском (август 1824 – апрель 1836 гг.). Ей посвящено стихотворение «Я думал сердце позабыло» (1835 г.). Со слов М.И. Осиповой записаны М.И. Семевским и П.В. Анненковым ее воспоминания о Пушкине.
«И путешествия в Опочку и прочая. Простите мне мою дружескую болтовню. Целую Ваши ручки» [45] .
Многое вспомнилось поэту, написавшему десять лет назад глубоко лирическое стихотворение «Признание», посвященное Александре Ивановне Осиповой, тогда еще невинной 18-летней девушке, отдельные фрагменты которого стали крылатыми выражениями, особенно последние два стиха:
Я вас люблю, хоть я бешусь,Хоть это труд и стыд напрасный,И в этой глупости несчастнойУ ваших ног я признаюсь!Мне не к лицу и не по летам…Пора, пора мне быть умней!Но узнаю по всем приметамБолезнь любви в душе моей:Без вас мне скучно, – я зеваю;При вас мне грустно, – я терплю;И, мочи нет, сказать желаю,Мой ангел, как я вас люблю!Когда я слышу из гостинойВаш легкий шаг, иль платья шум,Иль голос девственный, невинный,Я вдруг теряю весь свой ум.Вы улыбнетесь – мне отрада;Вы отвернетесь – мне тоска;За день мучения – наградаМне ваша бледная рука.Когда за пяльцами прилежноСидите вы, склонясь небрежно,Глаза и кудри опустя, —Я в умиленье, молча, нежноЛюбуюсь вами, как дитя!..Сказать ли вам мое несчастье,Мою ревнивую печаль,Когда гулять, порой, в ненастье,Вы собираетеся вдаль?И ваши слезы в одиночку,И речи в уголку вдвоем,И путешествие в Опочку,И фортепьяно вечерком?…Алина! сжальтесь надо мною.Не смею требовать любви:Быть может, за грехи мои,Мой ангел, я любви не стою!Но притворитесь! Этот взглядВсе может выразить так чудно!Ах, обмануть меня не трудно!..Я сам обманываться рад!45
Беклешова Александра Ивановна, урожденная Осипова (1808–1864) – падчерица Прасковьи Александровны Осиповой, с февраля 1833 года жена П.Н. Беклешова, псковского полицмейстера (1831–1833). Знакомая Пушкина по Тригорскому (1817–1836 гг.). В 1824–1826 Пушкин был увлечен Александрой, что отразилось в адресованном ей стихотворении «Признание» (1826 г.). Беклешова упоминается в переписке Пушкина с А.Н. Вульфом, П.А. Осиповой и Н.Н. Пушкиной. Ее имя значится в «Донжуанском списке» под номером 4 (вторая половина списка).
Ранее нами была высказана версия, что идею стихотворения «Пора, мой друг, пора!..» подсказала просьба молодожена Пушкина к П.А. Осиповой подыскать ему «хижину» поблизости к Тригорскому, где он «…поставил бы свои книги и проводил бы подле добрых старых друзей несколько месяцев в году». Там же приводилась официальная версия о том, к кому были обращены эти бессмертные строки. Теперь мы убедились, что стихотворение не могло быть написано летом 1834 года в разгар скандала с отставкой Пушкина. А вот в сентябре 1835 года – в самый раз! Во-первых, ностальгия по тем счастливым временам, когда Пушкин общался с многочисленным добропорядочным семейством Осиповых в Тригорском и поочередно влюблялся в подрастающих на его глазах дочерей Прасковьи Александровны, которая нахлынула на поэта в эти осенние дни, проведенные в Михайловском (Пушкин приехал в деревню 9 или 10 сентября и выехал в Петербург 20 октября). А, во-вторых, к этому времени в жизни Пушкина случились некоторые неожиданные обстоятельства, которые принуждали его радикально пересмотреть весь свой жизненный уклад, и о которых речь впереди.
Как видим, ни до женитьбы, ни после Пушкин не посвятил своей «Мадонне» ни одного лирического произведения, рождавшегося на фоне страстной любви, которая напрочь отсутствовала, по крайней мере, со стороны Натальи Николаевны. Брак по расчету, который соединил этих совершенно разных людей, не мог возбудить у Пушкина лирического настроения и «поэзия» их отношений подменилась скучной прозой эпистолярного жанра справедливости ради, необходимо отметить, что письма самого Пушкина к Наталье Николаевне «скучными» назвать никак нельзя.
Возразят, что «расчет» мог быть лишь со стороны невесты, вернее ее матери Гончаровой Натальи Ивановны, которая лишь для видимости препятствовала этому неравному браку, но не со стороны Пушкина! Конечно, «жених» не на шутку влюбился практически в ребенка (Натали было 16 лет, когда он впервые ее увидел), но эта влюбленность со временем прошла бы, как и все предыдущие, если бы Наталья Ивановна не подогревала ее своим неадекватным поведением: отказами, фактически оскорблениями и проч.
Художник Михаил Иванович Железнов (1825–1891), будучи учеником великого художника Карла Павловича Брюллова (12.12.1799–12.06.1852), оставил воспоминания о своем учителе, среди которых есть весьма интересный фрагмент, касающийся взаимоотношений великого художника с великим поэтом. Пушкин высоко ценил талант художника, уговаривал его переехать в Петербург, желая, в частности, заказать ему портрет Натальи Николаевны. Брюллов, в свою очередь, возмущался тем, что Пушкина не выпускают за границу. М.И. Железнов в своих воспоминаниях, в частности, отразил этот момент: «Брюллов не мог равнодушно вспоминать, что Пушкин не был за границей, и при мне сказал г. Левшину [46] , генералу с двумя звездами: «Соблюдение пустых форм всегда предпочитают самому делу. Академия, например, каждый год бросает деньги на отправку за границу живописцев, скульпторов, архитекторов, зная наперед, что из них ничего не выйдет. Формула отправки за границу считается необходимою, и против нее нельзя заикнуться, а для развития настоящего таланта никто ничего не сделает. Пример налицо – Пушкин. Что он был талант – это все знали, здравый смысл подсказывал, что его непременно следовало отправить за границу, а… ему-то и не удалось там побывать, и только потому, что его талант был всеми признан.
46
Левшин Алексей Ираклиевич (1792–1879) – чиновник Коллегии иностранных дел (1818–1820 гг.) и канцелярий одесского градоначальника М.С. Воронцова (1823–1826 гг.), одесский градоначальник (1831–1837 гг.), впоследствии товарищ министра внутренних дел, член Государственного совета, сенатор; писатель, историк, этнограф, один из организаторов Русского географического общества.
Вскоре после того как я приехал в Петербург, вечером, ко мне пришел Пушкин и звал к себе ужинать. Я был не в духе, не хотел идти и долго отказывался, но он меня переупрямил и утащил с собой. Дети Пушкина уже спали, он их будил и выносил ко мне поодиночке на руках. Не шло это к нему, было грустно, рисовало передо мною картину натянутого семейного счастья, и я его спросил: «На кой черт ты женился?» Он мне отвечал: «Я хотел ехать за границу – меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что мне делать, – и женился» [47] .
47
М.И. Железное. Брюллов в гостях у Пушкина летом 1836 года // «А.С. Пушкин в воспоминаниях современников». Т.2. С. 333
Не удалось Пушкину «убежать» от своего «счастья», которое ожидало его после женитьбы, не смог он «разорвать «оковы любви». Так родилось его знаменитое стихотворение «Поедем, я готов; куда бы вы, друзья…»
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,Куда б ни вздумали, готов за вами яПовсюду следовать, надменной убегая:К подножию ль стены далекого Китая,В кипящий ли Париж, туда ли наконец,Где Тасса не поет уже ночной гребец,Где древних городов под пеплом дремлют мощи,Где кипарисные благоухают рощи,Повсюду я готов. Поедем… но, друзья,Скажите; в странствиях умрет ли страсть моя?Забуду ль гордую, мучительную деву,Или к ее ногам, ее младому гневу,Как дань привычную, любовь я принесу?