Тайна Царскосельского дворца
Шрифт:
На Кларе был наскоро накинутый плащ вроде салопов, которые в то время входили в моду; этот плащ незадолго перед тем был подарен девушке ее молодой госпожой.
Принцесса, делая этот щедрый подарок, шутя пожелала Кларе, чтобы этот салоп был одет на ее плечах в тот день, когда будет окончательно решаться ее судьба. Увы! Принцесса Анна не думала в ту минуту, что ее желание так скоро и так горько сбудется! Конечно, не о таком «решении судьбы» мечтала она для своей любимицы…
Волосы Клары были в беспорядке; ее густые белокурые косы, которыми так часто любовалась принцесса, выбились из-под накинутого на голову платка. На красивом,
— Есть кого тут вязать! — с презрительным сожалением произнес старший из солдат. — Здесь и арестовать-то некого было! Так, пигалица какая-то… Кому она вред может принести? А ежели есть от нее какой вред, так ее можно одним пальцем пришибить.
— И подлинно… Нешто для таких канцелярия-то эта самая заведена? — согласился с ним его товарищ, и затекшие руки Клары были освобождены и отдохнули во время остального пути до канцелярии.
— Что, дядя?.. Никого еще нет? — спросил старший солдат у сторожа, мрачно взглянувшего на привезенную арестантку.
— Сам небось видишь, что никого! Зря только языки чешете! — сердито ответил ему старик.
— А ты не серчай. Мы тоже — народ подневольный; нам тоже небось не весело крещеный народ сюда к вам возить!
Старик покачал головой и заметил:
— Молчал бы ты, сердечный, коли по-умному говорить не умеешь! Нешто здесь некрещеные господа заседают?
— Да я ничего!.. Я не про то, — испугался солдатик.
— Ты не извиняйся; предо мной извиняться нечего! Я не ябедник, не для доносов здесь поставлен, а для порядка… А сказал я тебе насчет того, что неровен час… При таком можешь глупым словом обмолвиться, который не помилует, который на донос и гибель ближнего присягал!
Во время этих переговоров Клара сидела на лавке полуживая, ничего не помня, не соображая и не понимая. Она была близка к помешательству, и всякий беспристрастный зритель понял бы и осознал бы, что здесь нужна медицинская помощь, а не строгий суд людской…
— Откуда? — показывая на нее головой, лаконически осведомился старик-сторож.
— Прямо из дворца, прислужница тамошняя!.. Не русская она; всю дорогу по-своему лопотала, и не поймешь ничего!
— Ишь ведь, и молода, и говорить по-нашему не умеет, а уж в переделку попала! — вздохнул сторож. — То-то…
В эту минуту в светлицу вошел невзрачный человечек с жидкой растительностью на рябоватом лице и со злыми глазами, пронзительно смотревшими из-под рыжих бровей. В его тощей, невысокой фигуре было что-то отталкивающее. Искусный художник охотно взял бы его оригиналом для изображения Иуды-предателя.
Это был личный секретарь Ушакова, поляк, известный всей канцелярии и почти всему Петербургу под характерным именем «пана».
«Пан» был, видимо, не в духе.
— Где все? — спросил он, не отвечая на почтительный привет присутствующих, вскочивших на ноги при его появлении, причем солдаты примкнули ружья к ноге по уставу того времени.
— Никто не собирался! — ответил сторож, менее остальных раболепствовавший пред «паном».
— Почему?
— Приказа особого не было.
— А им надо каждый день особые
— Да никого не привозили.
— А эта? — головой указал «пан» на мрачно смотревшую в пол Клару.
Сторож повел плечами, как бы желая сказать:
«Ну, для такой кто же станет собираться?»
«Пан» понял его немой ответ.
— До всего своим умом дойти хотят! — сердито заметил он, а затем приказал сторожу: — Поди, созови всю команду!
Тот отправился исполнять данное ему приказание и попутно бросил недоумевающий взгляд на Клару, впавшую в состояние полной прострации.
«Однако, видно, не шуточно девчонка набедокурила! — подумал он, укоризненно покачав своей седою головой. — Даром господа собираться не станут… Вот ты и поди с ними!.. С вида-то словно птаха Божия, а на деле-то дока выходит!»
Спустя минуту тесная комната стала наполняться самым разнородным сборищем людей. Тут были и два палача, или «заплечных мастера», со своими помощниками, и костоправ, и фельдшер, заменявший доктора, и помощник костоправа, и трое приказных, правивших в канцелярии письменную службу. Все они сгруппировались вокруг привезенной для «пристрастного допроса», видимо, важной преступницы и с удивлением разглядывали ее робкую, стройную фигуру, ее симпатичное, искаженное безумным страхом лицо.
Много невинных, напрасно оговоренных жертв видели эти стены, но и в них редко появлялось лицо, которое так громко говорило бы за свою полную невиновность. Даже в сердцах этих закоренелых среди пыток и страданий людей шевельнулось чувство глубокого удивления и почти горячего сожаления.
— Что могла сделать эта пигалица? — тихо произнес один из палачей, бросивший на полумертвую Клару похотливый взгляд знатока женской красоты.
Все эти различным образом выражавшиеся впечатления были прерваны громким голосом с улицы, крикнувшим:
— Едут!
В мрачные, широко отворившиеся ворота страшной канцелярии, на полном ходу сытых и рослых лошадей, въехала большая колымага, из которой вышли главный начальник Тайной канцелярии граф Ушаков и его ближайший помощник и сотрудник князь Трубецкой. Они молча, не отвечая ни на чьи поклоны, прошли через «сборную избу» в особое отделение, отведенное для допроса, и оттуда вслед за тем послышался повелительный возглас:
— Ввести!
Конвойные солдаты бросились к помертвевшей Кларе; но она одна, без посторонней помощи, уже не могла подняться с места. Поэтому ее силой подняли и ввели в комнату, где за большим столом, покрытым порыжевшим зеленым сукном, уже заседали Ушаков и Трубецкой вместе с расположившимся в стороне «паном».
Этот последний в присутствии начальства совершенно переродился. В нем не было уже и тени той заносчивости, какую он проявлял за несколько минут перед тем. Он сам смотрел скорее подсудимым, нежели членом этой мрачной корпорации: так велик был страх, внушаемый всем поголовно членами и распоряжениями Тайной канцелярии.
XI
ПЫТКА В ЗАСТЕНКЕ
Комната, в которую ввели несчастную Клару, была отделена от «сборной избы» небольшой светлицей, где были, как на выставке, собраны все орудия пытки. Свет проникал в нее тоже только через расположенные около потолка небольшие оконца с толстыми железными решетками, так что в этой комнате царил вечный полумрак, как будто и свет Божий отказывался проникать в нее.