Тайна Царскосельского дворца
Шрифт:
– Да, слышала и очень сожалею об этом, как и многие другие! Конечно, не так сильно, как некоторые из моих близких знакомых, но все-таки сожалею!
– Я бесконечно признателен вам, ваше высочество, за это милостивое сожаление, но мне непонятен ваш намек относительно сожаления знакомых вам лиц.
– Об этом мы не станем говорить! Я ни своих тайн не выдаю, ни в чужие мешаться не люблю! У каждого есть в сердце уголок, в который никто не смеет самовольно врываться. Это – святая святых человека,
– И у вас, ваше высочество, тоже есть в сердце такой заповедный уголок, – с самонадеянной улыбкой произнес красавец-граф, не останавливаясь перед тем, что он говорит с высокопоставленным лицом.
Избалованный женщинами, он почти не делал разницы между ними и, по русской пословице, «бил сороку и ворону, в надежде побить и ясного сокола». Таким «ясным соколом» была для него красавица-цесаревна, на которую Линар порой невольно заглядывался, как заглядывались на нее почти все, случайно встречавшиеся с нею.
А цесаревна Елизавета между тем продолжала:
– Не дотрагиваясь до интимных струн вашего сердца, граф, я все-таки не могу не сказать вам, что искренне сочувствую тому горю, с каким вы покинете Петербург, и что я лично навсегда сохраню о вас дружеское воспоминание.
Линара в жар бросило от слов цесаревны. Перед ним в перспективе мелькнуло иное счастье, далеко превосходившее то, какое он находил подле некрасивой принцессы Анны.
«Вот с кем бы завести роман!» – самолюбиво шевельнулась в нем вольнодумная и тщеславная мысль.
Елизавета Петровна на лету поймала его взгляд и как бы прочитала в душе его мысль.
– До свидания, граф! – сказала она, вставая и удаляясь. – Желаю вам полного успеха!
– Успеха? В чем, ваше высочество?
– Ах, боже мой!.. Во всем, что вы предпринимаете или о чем мечтаете!.. Ведь каждый из нас мечтает о чем-нибудь.
И, бросив Линару задорный взгляд, цесаревна Елизавета ускользнула своей бойкой, слегка скользящей походкой.
VI. Тайное свидание
Вернувшись с бала утомленной и сильно взволнованной, принцесса Анна Леопольдовна, наскоро сбросив с себя костюм, проскользнула через узкий коридор в смежную комнату, занимаемую ее воспитательницей Адеркас.
Та уже успела совершенно раздеться и приготовлялась ложиться в постель.
– Вам невесело было сегодня, принцесса? – ласково осведомилась она у своей августейшей воспитанницы.
– Нет, ничего!.. Я видела его, танцевала с ним, и уже благодаря тому мне не могло быть скучно! А этих балов я, как вы сами знаете, вообще не люблю…
– А между тем их еще столько предстоит на вашем веку!
– Ну, когда все будет зависеть от меня – если это будет когда-нибудь, то я отменю все большие и пышные собрания. Я положительно неспособна на эту утомительную придворную жизнь, всю скованную этикетом! Но бог с ними – и с двором, и с этикетом! Я не за тем пришла сюда к вам, чтобы разговаривать с вами о них! Я пришла сказать вам, что спать я вовсе не лягу, потому что на заре он ждет меня там, у нашего старого дуба…
– На заре?! Но заря уже занимается.
– Ну да! оттого-то я и говорю вам, что вовсе не лягу. Когда во дворце все угомонится, я пройду к дубу с моей верной Кларой, и она по обыкновению подождет меня.
– Смотрите, не попадитесь! Ваши враги особенно насторожились. Ваше смелое объяснение с герцогом подлило масла в обычный пламень его ненависти и гнева.
– Ну, сегодня, я думаю, и он устал и крепко заснет.
– Но у него есть свои клевреты! Эти и не устали, и не уснут. Он слишком хорошо и щедро платит им для того, чтобы они променяли его службу на спокойный сон.
– Ну, там видно будет! – с беззаботностью молодости воскликнула принцесса Анна. – А пока предо мной все-таки несколько минут полного, жгучего счастья! Возможность обнять его, моего красавца… возможность прижаться к его груди… отдохнуть в его объятиях! За это не только перед клевретами герцога можно бравировать, за это с жизнью расстаться не жаль!..
– Я понимаю и ваше нетерпение… и ваше молодое счастье, и даже вашу порывистую страсть… Все были молоды, всем жить хотелось… Но все-таки повторяю вам, будьте осторожны и помните, что всякая неосторожность обратится не только на вас, но и ему грозит серьезной и крупной неприятностью.
– Знаю, знаю. Не ворчи, моя дорогая! – прижимаясь головой к плечу своей воспитательницы, проговорила принцесса; затем, крепко обняв ее, тихо прошептала: – Пожелай мне счастья!.. Как вернусь, так я пройду к тебе!
– Это будет новой неосторожностью. Ваше присутствие в моей комнате в такой неурочный час может возбудить подозрение и вызвать ненужные толки.
– Не бойся за меня, моя дорогая, моя единственная! – нежно проговорила принцесса, по своему обыкновению в минуту порывистой откровенности разом переходя на ласковое и нежное «ты».
С этими словами она выскользнула из комнаты, и через несколько минут при свете еле брезжущего рассвета можно было видеть две женские тени, осторожно проскользнувшие из дверей заднего дежурного подъезда и направившиеся к расположенной сбоку аллее, в конце которой возвышался еще до настоящей минуты сохранившийся большой старый дуб.
Из-под широкой тени последнего навстречу им показалась другая, более крупная тень…
– Мориц! – порывисто почти вскрикнула принцесса Анна, бросаясь на шею красавцу Линару, закутанному в складки широкого плаща.