Тайна царя-отрока Петра II
Шрифт:
Брюс был рудознатцем, то есть умел по внешним признакам, приметам угадывать залегание полезных и неполезных ископаемых и даже прошедшую историю местности.
А Катерина пожелала посетить Глинки, ибо там проходило её детство.
Лошади въехали в усадьбу, гости глянули вокруг — усадьбу не узнать. На барском доме возвышалась обсерватория, подобная той, что на Сухаревой его башне; новые строения, расширились конюшня, псарня. Брюс славился умением не только приобретать лошадей, но и лечить их, и даже принимать роды. Князь и Катерина с любопытством оглядывали
Весело было в детские годы в Глинках! — ребятишки, княжеские и дворовые, бегали взапуски, играли в прятки, вечерами садились у костра и пели хохлацкие песни, в Масленицу катались на санях, на качелях. Но ничего не было лучшего, чем театральные сценки и французские танцы в барском усадебном доме.
Славилась среди них Палашка, служанка Катерины, — так умела крутиться, такие выкрутасы устраивала, что гости кричали: «Фору! Фору!» Тоненькая как былинка и быстрая как ручеёк.
А потом с ней вышла худая история: влюбилась в конюха Миколу, да так, что вечерами её и не найти, — то ли в конюшне, то ли в парке. Княгиня Прасковья сердилась, отсылала её на скотный двор, в дальние покосы.
Догадались, что та беременная, устроитель театра первым заметил что-то неладное. Кто же будет теперь потешать гостей? И приказали одной бабке-знахарке сделать так, чтобы стала девка опять «пустая», могла танцевать. Конюха Миколу куда-то спровадили. Палашка спала с лица, у неё появилась какая-то кривоватая улыбка.
Когда продавали имение, Долгорукий разрешил слугам, кто хочет, оставаться в Глинках, — Палашка пожелала остаться. Брюс и жена его Маргарита приветили её, и Пелагея оказалась не только хорошей танцоркой, но и толковой, сообразительной, на всякое дело годной. Новый хозяин вызывал у неё страх и трепет, но она всему училась: у бабки знахарству и травам, у Брюса в домике его алхимическом подавала склянки. И ничего не забывала: ни кудрявого своего конюха Николая, ни молодой княжны Катерины. Если бы можно было ей отомстить! И за Миколу, и за убитого младенца!..
Брюс показал княжне недостроенный свой дом, наверху — обсерватория. «Приезжайте на будущий год, всё покажу, подивитесь». Они прогуливались по парку, граф увлекал её рассказами о том, что здесь будет через год… Говорил умно, заманчиво, Катерина слушала со вниманием.
И тут вдруг на дорожке возле церкви Катерина увидела её, служанку Палашку. Вот удача! С тех пор у княжны не было такой ловкой служанки — надо забрать, выкупить её у Брюса. Однако Палашка буркнула: «Здравия желаю, ваше высочество!» — и не останавливаясь побежала дальше.
Какая-то странная кривоватая ухмылка мелькнула на её лице. Что делать? Брюс не желал расставаться со служанкой.
— Господин граф, а ежели отец мой обменяет Палашку на лучшего коня своего? — спросила она.
Но он покачал головой и добавил:
— Потом, может быть, потом.
Между тем уже темнело, и князь Сергей Григорьевич торопил племянницу: поглядела — и хватит. «Не капризничай, племянница. Едем!» И Катерина так и осталась со своим капризом.
Только не из тех людей была Катерина, что прощаются со своими желаниями. Миновало два месяца (царский двор жил в Петербурге) — и она снова уговорила дядю ехать в Глинки, а у отца выпросила лучшую лошадь для Брюса.
На этот раз господский дом предстал ей во всей красе. Зеркальный пруд, густые, особенного, синеватого цвета ели… Дом показался выше, чем прежде.
— А-а, — догадалась княжна, — это как на Сухаревке у него, в башне, обсерватория. Для наблюдения за звёздами… Глянь, дядя! Тут пруд — и с той стороны тоже пруд, а домов-то, домов!..
У ворот забегали слуги, торопясь уведомить хозяина о прибытии важных гостей, — одна коляска чего стоит! Верх кожаный, кони в серебряной упряжи, старик в шитом серебром камзоле, а девица — ну что тебе царица.
Яков Вилимович отошёл от государственных дел, хотя знал всё, что происходит у царя. Теперь он любил удивлять соседей, гостей званых и незваных.
Ни дядя, ни Катерина не знали о чудачествах Брюса, и он, похоже, поскучнев, предложил уставшему князю посетить гостевой домик и отдохнуть там. Князь удалился, а Катерина повела светский разговор, намереваясь, во-первых, вновь прибегнуть к гаданию прорицателя, во-вторых, выманить у него служанку Пелагею, обменяв на лучшего коня батюшки.
Обходя графский дом, Катерина поразилась маскам, украшавшим стены между вторым и третьим этажами. Что это? Чёрт? Козёл? Дьявол? Вдобавок они чередовались с женскими ликами. Хозяин наконец снова разговорился:
— Покинув наши столицы, решил я — для памяти о тамошних нравах — украсить стены этими масками, дабы отпугивать чертей, интриганов и недругов. Видите рога, ослиные уши?.. Старинные европейские маски.
У входа в дом она заметила иные две маски — одна улыбалась, а другая явно насмехалась. Но спросить не решилась: показалось, что это сам Брюс. Ну и кудесник этот граф!.. Про дом сказал ещё, что стоит он так, что над ним горит Полярная звезда. Катерина мало что понимала в астрономии и спросила:
— А отчего в парке деревья повалены, лежат на земле?
— Оттого это, медхен, что деревья задумал я так расставить, чтобы образовали они слово «Briis». Звёздам чтоб было видно.
Почему-то она заговорила о Меншикове, мол, как мог царь сделать из бывшего сапожника или пирожника героя войны и властителя? Разве не доступно сие лишь аристократическим фамилиям?
— Ах, юнге фрау, простите, фрейлейн! В Меншикове было чутьё — он руками пищу не брал, за столом не сморкался, как другие… Свинства русского не терпел.
— Отчего же уж свинства? — кокетливо повернулась княжна. — Не все такие.
— Да оттого, что так было! Пришлось Петру Алексеевичу на ассамблеях вывешивать объявления, и какие! Приходить на ассамблеи «мыту и бриту старательно, голодну наполовину» и яства употреблять умеренно. А о женском поле было написано: «на прелести дамские взирать не с открытой жадностью и руками действовать остерегаться… Пьяну быть тоже умеренно». К тому же у Меншикова была удивительно счастливая физиономия, он вселял в царя радость.