Тайна девятки усачей
Шрифт:
В комнате зашумели. С этого и началось собрание. Дед Евсей, минуя вступительную часть, высказался по основному вопросу и нарушил план, тщательно продуманный председателем колхоза. Павел Николаевич хотел сделать обстоятельный доклад, но после пасечника ему не дали говорить.
— А сам переедешь в новый дом? — спросил кто-то.
— Если пустите! — ответил председатель. — Но чтоб потом упреков не было: председатель, мол, отхватил квартирку незаконно, вне очереди!
Шутка несколько разрядила напряженность, но вопросов было много и дельных, и наивных: что будет с огородами,
— Избы, — говорил он, — разберем и построим общий двор для личного скота. Которые получше, — оставим! Вот эту, например, нашего парторга... Откроем тут магазин без продавцов — за товары сами отвечать будем! Под огороды отрежем единый клин хорошей земли. А каменный дом заложим около сада с окнами на речку, с балконами! Каждой семье — отдельную квартиру! А в отношении других бригад не беспокойтесь. Деньги тратим общие — без их согласия правление на такие расходы не пойдет! Согласие получено! Я убежден, что через два — три года около сада вырастет многоэтажный поселок, в котором будут жить все труженики нашей большой сельскохозяйственной артели!
Пока председатель отвечал на вопросы колхозников, Санька и Катя вели агитацию среди мальчишек. Те соглашались, что большой каменный дом вообще-то лучше избы. И все же им было как-то не по себе от мысли, что придет день — и деревни исчезнут. Будут стоять восемь — десять домов, вмещающих в себя все население колхоза.
Часа три продолжалось собрание. Охрипший председатель поставил, наконец, вопрос на голосование.
— Давай, давай! — зашептал ребятам Санька и высоко вскинул руку.
Мишук нерешительно поднял свою. Остальные мальчишки не шелохнулись. Среди взрослых тоже не было единогласия. За новый дом проголосовали Санькины родители, дед Евсей, Иван Прокофьевич, отец и мать Мишука.
— Н-да-а!.. Напрасно, значит!.. — произнес Павел Николаевич.
Во втором ряду поднялся отец Семы Лапочкина.
— Не напрасно! — сказал он. — Дай нам, председатель, еще несколько дней. Подумаем!
Загремели скамейки. Продвигаясь к выходу, колхозники оживленно переговаривались между собой. Только сейчас и начался настоящий спор, который должен был решить судьбу нового дома.
Санька так рассердился на своих приятелей, что ушел не попрощавшись. Но на следующее утро он вовремя появился на «лыжной фабрике» и весь день «пилил» мальчишек. Те больше отмалчивались. Наслушавшись и спокойных, и горячих разговоров, не прекращавшихся и после собрания, они вконец запутались. А Санька все подливал масла в огонь.
— Почему к вам, в деревню, ехать не хочется? — спрашивал он и отвечал: — Потому, что живете не по-человечески!
— Сашок! Зачем ты так грубо! — сдерживала его Катя. А ты не защищай! — набрасывался на нее Санька. — Сама уедешь осенью, а мне жить здесь!
Мишук лишь изредка и очень осторожно вставлял свое слово в защиту общего дома, за что тоже получил от Саньки нагоняй.
— Какой робенький стал! — возмутился Санька после одного из таких нерешительных замечаний. — Звеньевой ты или кто? Есть у нас дисциплина или нет? Приказал — и конец!
Споры о новом доме велись и в поле, и на ферме — везде, где сходились колхозники. Конца затянувшемуся обсуждению не было видно. И мальчишки не скоро бы перестали волноваться. Но когда тринадцать пар лыж выстроились у стены в штабе, мысли о новом доме сами отошли на второй план. Если и будет это переселение, то еще когда! А в поход можно было выступать хоть завтра, хоть сейчас!
Иван Прокофьевич огорчил ребят, назначив день выхода на послезавтра, а на завтра он объявил последний организационный сбор.
Команда Гени Сокова пришла в штаб чуть не с солнышком. Все как будто складывалось в их пользу. Никто пока не заикнулся о том, что их оставят дома. И лыж сделали тринадцать, и родители помалкивают. Но вдруг в самый последний момент что-нибудь изменится? Не знали они, чего стоили Ивану Прокофьевичу переговоры с каждой из четырех матерей!
К восьми часам подошли и остальные ребята. К удивлению мальчишек, Катя привела с собой маму. Потом к огороду подкатил председательский газик. Первым из него выскочил Плюс. Пес брезгливо отряхнулся. Поездка в машине ему явно пришлась не по вкусу. Газик привез Павла Николаевича, Ивана Прокофьевича и учительницу Марию Петровну. Одновременно к калитке подошел дед Евсей.
Мальчишки растерянно встретили многочисленных гостей.
— Чего застыли? — весело спросил Павел Николаевич.— Ведите в штаб!
Все направились в баню.
Председатель встал у стола, где обычно становился Мишук, и оглядел всех по очереди.
— Кажется, отсутствующих нет? Тогда распределим обязанности. Командиром назначается Евсей Митрич!
— Я! — по-военному ответил пасечник и приподнялся со скамейки.
— Помощником будет Мишук Клевцов!
— Я-а! — все еще растерянно произнес звеньевой.
— Начальником по научной части, — продолжал председатель,— геолог Ксения Даниловна!
Встала Катина мама.
— Я!
— Ну, а инспектором — Мария Петровна!
Учительница поднялась и строго напомнила председателю:
— С правом вето!
— Да-да! — подтвердил Павел Николаевич. — Это непременное условие всего похода! Выдвинуто оно вашими родителями! Если Мария Петровна скажет «нет», никто не может отменить это решение. Оно окончательное и обжалованию не подлежит! Вопросы есть?
Какие после этого могли быть вопросы у мальчишек? Они чувствовали, что все получается не так, как бы им хотелось. Вместо девяти человек в поход отправлялось тринадцать. Против деда Евсея и Катиной мамы ребята возражений не имели. Но присутствие учительницы не обрадовало их.
БОЛОТНЫМИ ТРОПАМИ
Походную колонну открывал Плюс. За ним шел дед Евсей с двустволкой Ивана Прокофьевича. Пасечник выбрал кружный, но зато удобный путь, по которому могла проехать телега. Во всем колхозе только дед Евсей знал эту дорогу, пролегавшую вдоль Болотнянки.