Тайна двух океанов(ил. А.Васина и Б.Маркевича 1954г.)
Шрифт:
Но если все на «Пионере» были энтузиастами, то Марат Моисеевич Бронштейн, электрик второго разряда, двадцати лет от роду, которого, впрочем, никто иначе не звал, как просто Марат, непрерывно горел в незатухающем пламени любви к удивительной подлодке. Надо при этом отметить, что в постройке лодки он принимал участие, работая по телефонизации скафандров. Говорить о лодке было для него величайшим наслаждением. Не следует поэтому удивляться, что именно он раньше всех и горячее всех начал знакомить Павлика со всеми особенностями и достоинствами этого замечательного создания советской техники. Еще больше разгоралась у Марата охота к этому потому, что, как это ни странно для советского мальчика, Павлик почти ничего не знал об
Они вместе вышли из госпитального отсека в узкий коридор и, обойдя центральный пост, пошли мимо диспетчерских кают главного механика, главного электрика, начальника акустической части, потом мимо кают командного состава и команды. Стены коридора были отделаны дорогим лакированным деревом. По потолку проходили толстые и тонкие трубы, окрашенные в различные цвета. По полу, скрадывая шум шагов, тянулась каучуковая дорожка. Через каждые пять метров коридор разделялся водонепроницаемой переборкой с небольшой дверью, а в полу время от времени встречались круглые люковые отверстия со спускающимися вниз металлическими лестницами. Через эти отверстия видны были внизу медь, стекло и сталь различных машин и приборов, заснувших в неподвижности или тихо жужжавших в деятельной работе под бдительным надзором контрольных аппаратов.
– Как в гостинице! Светло, чисто, красиво, – сказал Павлик Марату, тихонько проводя на ходу пальцем по лакированным стенкам коридора.
– Ты этого нигде, ни на одной подлодке не увидишь, только у нас, – с обычной гордостью за своего «Пионера» сказал Марат. – Здесь почти половина лодки отведена для жилья ее экипажа. На других подлодках каждый лишний кубометр отдается или нефти, чтобы можно было еще лишний километр проплыть, или торпедам, чтобы произвести еще один выстрел по врагу, или аккумуляторам, чтобы было немного больше электроэнергии для подводного плавания. О людях там приходится думать в последнюю очередь.
– А «Пионеру» разве не нужны ни нефть, ни электричество, ни торпеды?
– «Пионер» знает только одну энергию – электричество, и он его может добыть сколько угодно везде, в любом пункте океана. Обыкновенные «лягушки» в своих аккумуляторах могут запасти электроэнергии для плавания под водой только на двадцать-тридцать часов, а потом они должны всплывать на поверхность, открывать люки и запускать свои дизели. Дизели вращают винты и динамомашины. Винты двигают подлодку, а динамомашины вырабатывают электрическую энергию, которой опять заряжаются аккумуляторы для подводного плавания, – сказал Марат.
В самом конце коридора находилась столовая – большая каюта со сводчатым потолком, уставленная небольшими столиками и красивыми стульями вокруг них. Каждый столик стоял на одной толстой круглой тумбе и был накрыт скатертью с круглым вырезом в центре. В вырезах поблескивал черный лак, а кругом на скатертях были расставлены обеденные приборы, хлеб на тарелочках, поставцы. Каюта была залита мягким светом ламп из матовых полушарий, вделанных в потолок. Ее стены были украшены портретами руководителей партии и правительства, картинами с морскими пейзажами и сценами из жизни морского флота, статуэтками на полочках и постаментах, небольшими аквариумами с плавающими в них тропическими рыбками. К столу Павлика и Марата присел и Цой. Был час обеда, и в столовую входили все новые и новые люди. Каждый из них, заметив Павлика, окликал его, ласково заговаривая с ним и с беспокойством расспрашивая о его здоровье и самочувствии. Чуть не задевая головой за матовые полушария в потолке, к Павлику, Марату и Цою подошел Скворешня и занял место возле них. При его появлении с разных сторон посыпались шутки:
– Андрей, что это ты вздумал играть с акулой?
– Да нет же, он хотел ее притащить сюда и посадить в аквариум…
– И совсем не в аквариум, а он обещал своему колхозу прислать хоть какую-нибудь
– Андрей Васильевич, вы бы ее своими усами связали и приволокли…
– От скаженны!.. – добродушно ворчал Скворешня, оглядывая хохочущих товарищей и навивая на палец длиннейший ус. – Разве ж я виноват, что она с голоду в кабель вцепилась. А про мой колхоз лучше не напоминайте мне. Батько сообщил, что сев они закончили раньше всех в районе. Я им, верно, обещал в премию за отличную работу чего-нибудь привезти из похода… Вот теперь ломаю голову и не придумаю, какой бы им подарок сделать.
– Уж не в самом ли деле акулу, Андрей Васильевич? – послышался сочувственный, но полный насмешки голос Ромейко, младшего механика, маленького, чернявого, с живыми, смешливыми глазами.
– Чего там акулу! Кашалота!
– Кита!
– Гигантского осьминога!
– Ладно, ладно! – ворчал Скворешня под неумолкающий смех. – Уж я лучше поконсультируюсь с Арсеном Давидовичем.
– Здравствуй, герой! – послышался вдруг среди шума знакомый звонкий голос.
В дверях стоял комиссар Семин – загорелый, с резкой светлой полосой на верхней части лба. Перед переходом на подлодку «Пионер» он целый год провел на эсминце «Кипящий» в далеких южных морях, и тропический загар до сих пор не сошел с его лица. Нос у комиссара был слегка поврежден: боксер Семин, чемпион Ленинграда, был широко известен в Советском Союзе, но победы над другими советскими спортсменами доставались ему, очевидно, не легко.
Больше всего поражала в комиссаре густая седина волос над молодым лицом с маленькими черными, подбритыми на концах усиками и черными живыми глазами.
Говорили, что эта седина появилась у него после долгого пребывания в одиночестве с трупом погибшего капитана в затонувшей на большой глубине подлодке, на которой он также был комиссаром. Всю команду он выбросил на поверхность в спасательных буях, а для него самого исправного буя не осталось – часть буев повредило при аварии, а спасательная экспедиция из-за шторма смогла лишь через несколько суток поднять его со дна вместе с подлодкой. Но комиссар не любил говорить об этом и за достоверность догадок о происхождении его седины нельзя было поручиться.
– Ты что? Паломником из Мекки возвращаешься? – смеялся комиссар, приближаясь к столу, за которым сидел Павлик со своими друзьями. – Вон какую чалму накрутил тебе Арсен Давидович! Ну как дела? Здоров, молодец?
– Спасибо, товарищ комиссар! – весело ответил Павлик, вскакивая с места и вытягивая руки по швам, словно заправский краснофлотец. – Совсем здоров.
– Ну, благодари денно и нощно Крепина за скафандр, – ответил комиссар. – В таком скафандре ничто не страшно.
В столовую вошел старший лейтенант Богров – стройный, с широкими плечами человек. Его удлиненное бритое лицо, с серыми спокойными глазами, плотно сжатыми губами и квадратным подбородком, обличало твердый характер и упорную, настойчивую волю. Белый форменный китель ловко, словно влитой, сидел на его статной фигуре. Старший лейтенант неторопливо направился в глубину столовой, издали дружелюбно улыбаясь и кивая Павлику. За ним показалась высокая фигура капитана Воронцова, командира подлодки. Все встали. Командир жестом разрешил «вольно», и все шумно уселись на свои места.
– Как дела, Павлик? – спросил капитан, остановившись возле мальчика и положив руку на его забинтованную голову. – Ты теперь у нас надолго останешься, потому что ни заходить в порты, ни встречаться с судами мы не можем. Надо тебе, голубчик, поскорей научиться ориентироваться под водой по компасу и по радиопеленгам. Придется тебе привыкать к нашей жизни.
Глаза у капитана обычно были чуть прикрыты опущенными веками, и это делало его лицо суровым и отчужденным. Но сейчас на губах у него играла улыбка, светлые глаза широко раскрылись, и на лице не оставалось и следа суровости.