Тайна гибели генерала Лизюкова
Шрифт:
Недостаток горючего резко ограничивал Ильченко в выборе возможных вариантов действий и грозил превратить его последние танки из ударного маневренного кулака в малоподвижные (или вообще неподвижные) огневые точки. Но и тут нехватка боеприпасов делала их огневымилишь на время. Когда экипажи расстреляют все патроны и снаряды, грозные боевые машины неизбежно превратятся лишь в точки. Неподвижные. И что тогда?
Вторые сутки на ногах без сна и отдыха, не ведая, где корпус и где противник (может, немцы уже начали отход?), как должен был поступить майор Ильченко? Какое единственно верное решение мог принять он как старший начальник? Незнание из-за отсутствия связи окружающей обстановки не давало ему возможности правильно оценить сложившуюся ситуацию, но то, что наступление основных
Оказавшись у высоты 187,9, майор Ильченко решил обсудить с командирами создавшееся положение и созвал их на короткое совещание. Из старшего комсостава батальона среди экипажей были: сам Герой Советского Союза майор Ильченко, начальник политотдела 148 тбр батальонный комиссар Зуев, комиссар 260 тб батальонный комиссар Головин (оказавшийся вместе с 89 тб после ночных блужданий и боя под Каверьей), командир 89 тб старший лейтенант Запорожец, его заместитель и адъютант генерала Лизюкова капитан Пендак, старший лейтенант Самарцев, военком батальона политрук Выставной. Вопрос стоял один: что делать? Как долго шёл разговор и какие предложения высказали присутствовавшие на нём командиры, нам неизвестно, и мы уже никогда этого не узнаем, но ясно, что в итоге на этом совещании было принято решение оставаться на месте и ждать подхода своих частей, а если они не появятся — возвращаться обратно ночью.
Конечно, с «высоты послезнания» видно, что это решение обрекало батальон на бездействие и полную потерю инициативы. Противник получал возможность стягивать силы к району прорыва, а экипажам не оставалось ничего другого, кроме как обречённо ждать дальнейшего развития событий. Но не следует забывать, что недостаток горючего (его оставалось, напомним, всего лишь на 8–10 км пути), в сущности, оставлял Ильченко только два варианта возможных действий: прорываться к своим частям или ждать их на занятой высоте.
Если же вспомнить, что собравшиеся на совет офицеры по-прежнему выполняли приказ, который никто не отменял, то надо признать, что и этого выбора у Ильченко не было. Принятие им решения о немедленном возвращении назад означало бы самовольное неисполнение этого приказа и срыв всей операции. Такую ответственность он на себя не взял. К тому же Ильченко не знал, по какой причине 26 и 27 тбр так и не вышли к Медвежьему, и вполне мог предполагать, что в конце концов они всё-таки здесь появятся.
Надежда на подход к высоте основных сил 2 ТК, пожалуй, и была тем фактором, который вместе с чувством долга и верностью присяге (а также своему командиру, который при расставании накануне не столько приказывал, сколько просил их сделать всё возможное и невозможное, чтобы выполнить задачу) лежал в основе принятого тогда решения. Бросить рубеж и возвращаться назад, не дождавшись подхода корпуса, офицеры 89 тб не могли.
В 16:00 майор Ильченко решил замаскировать танки и выслать пешую разведку в направлении Каверьи [151] . Но, попав под сильный огонь, разведчики к Каверье пройти не смогли и вскоре вернулись назад. Они доложили, что на северных скатах высоты 187,9 сосредотачиваются немецкие автоматчики. Затем наблюдатели заметили, что к высоте выдвигаются немецкие самоходные орудия. На глазах экипажей орудия стали занимать огневые позиции. Сюда же подтягивалась по посевам и немецкая пехота. Видя всё это, майор Ильченко выслал вторую разведгруппу. Но не успели разведчики далеко отойти, как по танкам неожиданно был открыт огонь. Первым же выстрелом был подожжён один КВ, затем, почти сразу, второй. По словам батальонного комиссара Головина, который, судя по нумерации танков в бригаде, был именно на втором КВ (№ 209), это произошло около 19:00. Головин написал: «В мой танк было 2 попадания. Впереди стоящие танки двинулись на Каверья. Сесть на какой-либо танк не удалось» [152] .
151
ЦАМО. Ф. 148 тп. Он. 1. Д. 3. Л. 35.
152
ЦАМО. Ф. 202. Оп. 50. Д. 1. Л. 304–305.
Головин оказался в поле с двумя другими членами экипажа, оставшиеся танки 89 тб двинулись вперёд и, судя по всему, вышли из поля его зрения, так как об их судьбе он потом ничего сказать не мог.
Быстрая гибель двух тяжёлых КВ, скорее всего, объяснялась тем, что противнику каким-то образом удалось скрытно подтянуть по полю противотанковое орудие на очень близкое к танкам расстояние и открыть огонь наверняка. Но почему до самого последнего мгновения это орудие (орудия?) осталось незамеченным танкистами? Очевидно, причиной этого было демонстративное маневрирование вдали двух самоходных немецких орудий, которое отвлекло внимание экипажей и помешало им увидеть угрозу с тыла. В результате бой батальона начался так неожиданно и так неудачно: из 4 КВ два были сразу потеряны.
Оставшиеся танки рванулись вперёд и вышли из зоны обстрела, но, пройдя какое-то расстояние, оказались в зоне поражения других орудий. Дальше бой развивался для наших танкистов сумбурно и крайне неудачно. Будучи внезапно атакованными и не имея времени как следует осмотреться и найти позиции стрелявших по ним орудий, экипажи пошли в лобовую атаку на уже обнаруженные ранее цели — две самоходные пушки. Но, не успев поразить их, 2 КВ и 2 Т-60 были один за другим подбиты и подожжены немецкой противотанковой артиллерией, очевидно заранее расположенной на флангах. Из горящих танков сумели выскочить 8 оставшихся в живых танкистов, остальных ждала страшная смерть в горевших боевых машинах. Всего в последнем бою батальона погибло 24 человека. Сгорел в танке и адъютант генерала Лизюкова 21-летний капитан Пендак.
Судьба Героя Советского Союза майора Ильченко, который после гибели подполковника Михайлина возглавил 148 тбр, осталась неизвестной. Никто из выживших танкистов не взялся утверждать, что Ильченко погиб, но среди живых его тоже не оказалось.
Вероятность того, что он попал в плен, безусловно, нельзя полностью отрицать, но всё-таки она мала. Согласно статистике, значительная часть старшего комсостава Красной армии, попавшего в плен позже зимы 1941–1942 года, всё-таки осталась в живых и вернулась на Родину. Ильченко среди них не было. Но даже если предположить, что он умер в плену, в трофейных немецких документах (учитывая их тщательность и хорошо поставленный учёт) были бы упоминания об этом. Таких записей обнаружено не было. Более того, пленение представителей старшего командного состава Красной армии, как правило, оставляло след в документах боевых частей вермахта, но никаких упоминаний о пленении Ильченко в них нет.
Скорее всего, майор Ильченко не пропал без вести, а погиб в последнем бою 89 тб, но обстоятельства его гибели и места захоронения (если он и другие танкисты 148 тбр вообще были кем-то похоронены) остались неизвестными, поскольку свидетели его гибели тоже погибли.
Не вполне понятна и судьба начальника политотдела 148 тбр батальонного комиссара Зуева, который, согласно бригадному политдонеснию, не вернулся из рейда, как и Михайлин, и Ильченко, и многие другие офицеры. Правда, это политдонесение, написанное 26 июля, упоминает в числе не вернувшихся и несколько человек из комначсостава бригады, которые всё-таки вышли в расположение своих войск позже. Но упоминаний о том, что Зуев вышел в их числе, в более поздних документах также нет.
Оставшиеся в живых 11 человек, включая комиссара 260 тб Головина и двух членов его экипажа, разделились на две группы и стали выходить к фронту. Группа батальонного комиссара Головина и командира 89 тб старшего лейтенанта Запорожца стала выходить в северном направлении, а группа старшего лейтенанта Самарцева — в северо-восточном. От линии фронта на тот момент их отделяло всего 8–10 километров, но на то, чтобы преодолеть их и перейти через немецкую передовую, измученным и обессиленным людям потребовалось больше недели.