Тайна графа Эдельмута
Шрифт:
Трактирщик испытующе уставился на гостей. Но Бартоломеус приветливо улыбался. Вилли молча жевал.
— И слуги его все вампиры, и стоит тот замок на отшибе, ни одной деревеньки вблизи. Да и зачем она, деревенька-то, коль обитатели замка вовсе и не нуждаются в еде-то. Известно, вампиры человечью пищу не принимают. Нужна она им, человечья пища! — Хозяин многозначительно кивнул.
Переглянулись. Одарили хозяина улыбкой.
— Да мы и не собираемся. Так, просто много слышали, поглядеть хотели. Со стороны. И дальше поедем.
Попросили
— Только предупредить хотел, достойные господа, только предупредить. Замок тот лесом порос, и ночью там лучше не бродить, голоса слышны. — При слове «голоса» хозяин округлил глаза как можно выразительнее. — А кто пойдет в ту сторону да в ночь попадет… тот больше не вернется.
Выпрямившись, трактирщик отошел.
— Уфф! — выдохнул Бартоломеус, с удобством развалившись на скамье. — У меня с сердца камень скатился. Поверишь ли, все эти дни я сомневался, убит ли граф Шлавино в самом деле. Удар был, правда, сильный, но кто знает? Бывают головы на удивление крепкие. — Знаток голов развел руками. — Однако ж раз графа тут не видели, значит, и вправду мертв. Иначе примчался б сюда первым. Боясь, что мы похитим орла. Несомненно примчался бы Хозяин! Кусок того, что у тебя на вертеле — сюда на стол!
— Гм… гм… — почесал в затылке Вилли, — боюсь огорчить тебя, Барти, боюсь огорчить. Но думаю, что граф, если бы и остался жив, не стал бы нас догонять.
— Как так?
— Зачем ему? Граф мог бы убить твоего орла, не выходя из своего замка Наводе.
— Что?.. — Улыбка сползла с лица Бартоломеуса. — Объясни.
И Вилли принялся объяснять.
— Гомункулюсы, которых понаделал граф, как ты знаешь — это души тех зверушек, что прыгают сейчас где-то в лесу, на лугу… или еще Бог знает где. Обычно это людишки, которые когда-то из-за чего-то ему не угодили. Граф — большой выдумщик. Вместо того, чтобы изобрести просто яд, он надумал ловить в склянку человеческую душу. А с телом выделывать потом, что захочет. Даст человеку конфетку — тот превращается в зверушку. А в лаборатории в одной из склянок в это время появляется новый гомункулюс.
— И не только человека в зверушку — но и наоборот, — подхватил Бартоломеус. — Ты, верно, видел — в лаборатории стоят несколько колбочек с плавающими в них зверушками: свиньей, уткой, аистом, м-м… Еще кабаном… — Замолчав, Бартоломеус пристально уставился на Вилли.
— Угу. — Вилли откусил еще пирога. — Так вот, если вдруг графу захочется отправить на тот свет одну из этих зверушек… м-да… он не пойдет искать, скажем, зайчика в лесу, или на лугу или Бог знает где он там бегает. Он просто спустится в лабораторию… Снимет с полки склянку с гомункулюсом…
— И что же?..
— Скажет «прости-прощай, ушастый друг» — или что-нибудь в этом роде — да и долбанет как следует склянкой о стену.
— Что… что ты говоришь?! — вскочил Бартоломеус с места.
— То, что есть. Полетят во все стороны осколки. Гомункулюс — ффффф… — растает. А зайчик в лесу, — Вилли пригубил из кружки, — или на зеленом лугу… упадет, бедняга, как подстреленный. Эх, хорошее вино!
— Вилли!
— Что, золотце?
— Скажи, что ты шутишь! — прошептал потрясенный Бартоломеус.
— Насчет вина? — Вилли взглянул на побелевшего товарища. Усмехнулся. — Что, испугался за своего орла?
Орла?.. «Да Бог с ним, с орлом, Вилли, дорогой! — прокричал Бартоломеус мьгсленно. — Ты сам на волосок от гибели!»
Но вслух ничего не сказал. Встав, надел шапку, подхватил со скамьи плащ.
— Вилли… ты и вправду не знаешь, кто были твои отец, мать… Ну, и вообще, откуда ты взялся?
— Ничего не помню. А почему это тебя так волнует?
…«Счастливого пути»! кричала вслед вывеска на трактире. Лил дождь, летели во все стороны брызги из-под ног лошадей. Дорога вилась по холмам.
— Черт меня дернул сказать тебе про гомункулюсов! — ругался Вилли Швайн, еле поспевая на своем вороном за гнедым Бартоломеуса. — Черт дернул, право слово! Сидел бы сейчас, грелся у очага.
Всю дорогу от трактира до холма в голове у Бартоломеуса стучала, гармонично созваниваясь со стуком копыт, мысль: «Если… Шлавино… жив… тык-дык, тык-дык… то Вилли — на краю пропасти… тык, тык-дык, тык-дык… Если… Шлавино… жив…»
Дождь так и хлестал, грязь чавкала под копытами. Волосы у Бартоломеуса слиплись на лбу, по лицу текли струи дождя, когда он внезапно осадил коня.
— Черт меня дернул!.. — сообщил, подлетая на своем вороном, Вилли. — Право слово…
— Вилли, — повернулся к товарищу Бартоломеус. Лицо его было бледно, глаза блестели.
— Что с тобой, лапушка? — опешил Швайн. — Дурно стало?
— Вилли, мужайся. Вилли… я скажу тебе одну ужасную вещь. Одну, можно сказать, неожиданную для тебя новость… Ты только не падай в обморок. Не будешь? Обещай!
— Да что случилось? — испуганно вытаращился Швайн.
Дождь кончился, из-за туч выглянуло солнце. Большое и красное, оно медленно садилось за холм, оставляя на небе розовый след.
— Сейчас скажу… — бормотал Бартоломеус. — Сейчас…
Пели птицы. С растерянностью глядя на товарища, продолжал хлопать глазами Швайн.
— Вилли, я… видишь ли, Вилли… Только не бери близко к сердцу. Не будешь?
— Ну? Так в чем дело-то?
Глянув на закат, Бартоломеус набрал полную грудь воздуха. Посмотрел на друга, плохеющего на глазах.
— Вилли, ты не поверишь… но это так. Все бывает в жизни. Я…
Помедлив, Бартоломеус выдохнул:
— Вилли, я… забыл заплатить трактирщику за ужин.
…Солнце опускалось все ниже. Прощальные лучи его озаряли холм чудесным сиянием, наподобие святого. Поднимаясь на вершину, Вилли Швайн громко рассказывал анекдот про трактирщика. Рассказывал — и сам смеялся.
Вдруг он остановился, привстал на стременах.
— Э-э! Что я вижу там вдали? Взгляни-ка, взгляни-ка, за лесом…