Тайна инженера Грейвса
Шрифт:
— Мне очень не хотелось задерживаться, поэтому я попытался руками разжать его пасть и освободиться. Чего только ни сделаешь, чтобы встретиться с настоящим живым гроссмейстером. Мои попытки привели к тому, что песик цапнул меня за руку. Сделал он это довольно деликатно, просто придержал руку зубами, но впечатление было внушительным. Больше всего я боялся, что он чихнет, остался бы я тогда без пальцев.
Серлин не удержался от смеха, он уже избавился от неловкости и наслаждался рассказом.
— Представляю! Он иногда выкидывает такие шутки, когда мы с ним играем.
— Некоторое время мы соревновались с ним в перетягивании — кто кого. Руку я освободил, но, как вы видите, понес некоторый материальный ущерб. Я сам виноват, — поспешно проговорил журналист, — он меня предупреждал. К чести Вольфа, надо заметить, что он страшно огорчился, принялся извиняться и даже пробовал зализывать царапины. В общем, мы с ним подружились и вместе отправились искать возможности проникнуть в эту крепость.
Отсмеявшись, Серлин вытер платком глаза и с видом заговорщика сообщил:
— Я знаю, что нам нужно сделать — выпить! — И, деликатно положив ему руку на плечо, повел в гостиную. — Вам, конечно, уже осточертело и виски и бренди. Я вас угощу настоящим коньяком «Наполеон». Вам, как французу, это будет особенно приятно.
— Я не француз, а канадец.
— Боже мой, это же одно и то же! Французы играют в шахматы так же отвратительно, как и канадцы. Такие богатые культурные традиции и такая безликость в благороднейшем из искусств!
— А Филидор, Лябурдоннэ?
— Вы бы еще вспомнили эпоху Карла Великого. Садитесь и чувствуйте себя желанным гостем.
Гостиная являла собой ярко выраженный модерн. Не говоря уже о мелочах, здесь был и ковер во весь пол, и огромная софа, на которой при нужде можно было уложить взвод солдат, и медвежья шкура перед софой.
Кроме коньяка и холодной воды со льдом Серлин подал еще и маленькую, только что открытую баночку черной икры, а к ней хлеб ослепительной белизны и крохотные серебряные ложечки с витыми ручками.
— Подарок русских друзей, — с некоторым самодовольством пояснил он.
Хойл осторожно, двумя пальцами взял голубую крышку, которой была прикрыта икра, и долго рассматривал причудливые черные буквы.
— Не понимаю, — вздохнул он, водворяя крышку на место, — почему они не перейдут на привычный для всего цивилизованного мира латинский алфавит.
— А почему англосаксы никак не перейдут окончательно на метры и килограммы? Почему они ездят не по правой, а по левой стороне дороги? рассмеялся Серлин. — Потом у русских куча звуков, для обозначения которых латинские буквы надо расходовать горстями. Знаете, например, как у них называется овощной суп из обыкновенной капусты?
— Капустный суп? — предположил Хойл.
— Русские не любят таких простых решений. — Серлин поднял палец и старательно, протяжно прошипел: — Щ-щи!
Рене не выдержал и залился смехом, он даже вынужден был поставить рюмку на стол, чтобы не расплескать драгоценную жидкость.
— Я тоже смеялся, когда услышал это впервые, — Серлин был доволен тем, что повеселил гостя, — представляете? Овощной суп и вдруг — щи! Что-то вроде змеиного шипения. Попробуй-ка это изобразить латинскими буквами!
Серлин не оставил эту тему и после того, как они выпили по рюмке коньяку.
— Если вы хотите хорошо играть в шахматы, вам придется выучить русский язык. Нет, я не говорю о том, что вы должны овладеть живой речью, но читать со словарем русскую шахматную литературу вы обязаны. Не подумайте, что я красный, упаси Бог! Но я реалист и не могу не уважать русских. Космос, атомная энергия, эти птицы мелководья — суда на подводных крыльях, вы обратили на них внимание? Но настоящие монополисты русские в одном — в шахматах. Анатолий Карпов — о-о!
— А Корчной?
Лицо Серлина приняло холодное выражение.
— Люди, меняющие отечество с легкостью перчаток, не популярны. Даже если они очень талантливы.
— А Фишер? Говорят, своим мастерством он похож на Капабланку, вскользь заметил журналист и раскаялся.
Серлина буквально передернуло, он чуть коньяк не пролил.
— Это говорят глупцы, — резко бросил он, глаза у него побелели. — Хосе Рауль был благородным человеком и артистом. Он творил свои шедевры за доской. И приходил он на игру не из кельи тренера и консультанта, а из будуара любовницы. А Фишер — бульдозер с программным управлением. А потом Фишер — шахматный труп. Зачем заниматься эксгумацией?
Серлин постепенно оттаивал.
Он поднял рюмку, глядя прямо в глаза Хойлу, и опрокинул ее в рот. Журналист хотел последовать его примеру, но в последний момент спохватился.
— А как же наша партия в шахматы? Я не сажусь за игру даже после одной рюмки, а это уже вторая.
Серлин взглянул на него с удивлением, которое постепенно сменялось одобрением.
— Шахматы этого заслуживают. — Он улыбнулся и поощрил: — Пейте. Партию мы перенесем на завтра.
— Что же мы будем делать сегодня?
— Отдыхать и говорить обо всем на свете!
Рене кивнул в знак согласия, опорожнил рюмку и проговорил:
— Не хочу хитрить с вами, Бенгт. Меня вполне устраивает ваше намерение. Дело в том, что я пришел к вам не столько для игры в шахматы, сколько для того, чтобы поговорить о Вильяме Грейвсе.
Секунду Серлин удивленно смотрел на него, потом нахмурился и сухо проговорил:
— Мне следовало догадаться об этом раньше.
— Поверьте, я взялся за дело Грейвса не только корысти ради. Все гораздо сложнее.