ТАЙНА КАТЫНИ
Шрифт:
Письма, которые надо уметь читать
В России защитником польской версии о нормальных условиях содержания красноармейцев в лагере Тухоль является публицист Яков Кротов. Он, являясь внуком бывшего узника этого лагеря Лазаря Гиндина, врача Красной Армии, попавшего в августе 1920 г. в польский плен, заявляет: "Мне не нужны речи Чичерина, чтобы судить о Тухоле: мой дед, Лазарь Гиндин, был там" (Московские новости, № 1065, 28. 11. 2000, с. 5). Аргумент Я. Кротова о том, что не так страшен лагерь в Тухоли, если там выжил его дед, совершенно несостоятелен хотя бы потому, что в Освенциме
На основании писем своего деда из польского плена (www.krotov.info/yakov/dnevnik/2000/001784.html ).
Напомним, что в настоящем исследовании неоднократно приводились ссылки из устного рассказа Л. Гиндина в 1972 г. о фактах настоящего вандализма в отношении красноармейцев, особенно еврейской национальности, в польском плену. . Однако Я. Кротов предпочитает факты из рассказа деда не упоминать. Он делает упор на его письма из польского плена. Что ж попробуем прочитать эти письма.
Письма Лазаря Гиндина - это попытка мужественного человека не только сообщить о себе близким, но и поддержать их. Ключом для понимания смысла его писем являются фразы, обращенные к любимой жене: "Береги себя, голубка, не переутомляйся. У тебя ведь слабое сердце. Обо мне не беспокойся, цел буду" (письмо от 18 мая 1921 г.). "Олечка! Деточка! Береги себя и девочек. Помни, что ты дороже мне всего…" (письмо от 24 ноября 1920 г.).
Абсолютно ясно, что Л. Гиндин не мог описывать реальное положение дел в польских лагерях, так как это могло стоить ему жизни. В материалах сборника "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг. " отмечается, что попытки пленных красноармейцев пожаловаться проверяющим на бесчеловечные условия своего содержания в лагерях, как правило, имели для жалобщиков весьма тяжкие последствия. Как выше говорилось, в Мокотове, например, "одежды пленных, которые жаловались, отмечались красной краской, и их после гоняли на более тяжелые работы" (Красноармейцы. С. 649, 650).
Гиндин рассказывает что, когда в Тухоль в связи с голодовкой заключенных по поводу плохого питания приехал российский представитель, то "открыто жаловаться никто не осмелился, чтобы надзиратели не вымещали злобу после отъезда представителя" .
Стремясь успокоить жену, Л. Гиндин уделяет крайне мало внимания в своих письмах жестокой реальности в польских лагерях. Однако некоторые фразы в этих письмах, при внимательном прочтении, свидетельствуют о страшных испытаниях, которые ему довелось пережить в качестве военнопленного.
23 марта 1921 г. Гиндин пишет "Питание хорошее. Только окончательно оборвался. Все истрепалось". О том, как дело обстояло на самом деле в польских лагерях, написал в апреле 1921 г. в своем письме Ольге Гиндиной освободившийся из плена Яков Геллерштрем, сосед Л. Гиндина по Рембертовскому лагерю: "… Я также был в плену, в Рембертове, по внешности потерял всякое человеческое достоинство, унижения неописуемые и только благодаря случайности, я родился в Эстонии - был освобожден, спасен".
Какими же ужасными обстоятельствами и нечеловеческими условиями плена вызваны страшные в своей безысходности слова Геллерштрема "был спасен … Только благодаря сяучайности"? Но и у сдержанного Гиндина в письмах жене тоже иногда проскальзывают страшные признания: "Думаю, что по приезде дадут все-таки немного отдохнуть дома, а то я стану совсем инвалидом…" (письмо от 18 мая 1921 г).
Двумя месяцами позднее, чтобы успокоить жену, Л. Гиндин откровенно бравирует в своем письме от 23 июля 1921 г. Пишет о "рыбном спорте" (не рыбалке!) и в конце заявляет: "Вот видишь, как мало я могу сообщить тебе о моей жизни. Живу на всем готовом и не о чем заботиться…".
В феврале и начале мая 1921 г. Л. Гиндин тоже утверждал, что якобы вокруг все хорошо, самое скверное позади, и вдруг 5 августа того же года в письме из Белостока у него опять неожиданно вырывается: "Моя дорогая! Самое тяжелое осталось позади, и если я уцелел до сих пор, то наверно увидимся…" Возникает вопрос: так когда же на самом деле было тяжело?
Люди старшего поколения, по своему личному опыту знавшие, что такое военная цензура, могли ответить на такой вопрос, поскольку прекрасно умели читать "между строк" скрытый смысл писем своих близких. Им не надо было объяснять, почему это человек сначала бодро сообщает, что вокруг него "все хорошо", а позднее осторожно намекает на то, что еще не до конца уверен в том, что ему вообще удастся выжить, и выражает удивление, как он в тех условиях "уцелел до сих пор".
Попав в Тухоль, Гиндин поначалу не теряет оптимизма, хотя кое-что трагическое о действительном положении в лагере все равно непроизвольно прорывается у него между строк.
6 сентября 1921 г. он пишет жене из Тухоли: "Живу в бараке вместе с командным составом, тут же еще 3 врача. Сыт, одет. ничего не делаю по специальности… Пишу, а около меня делят довольно искусно только что принесенный хлеб на "порции" - итак, сейчас покушаем". Трудно поверить, что сытый человек будет так взволнованно и прочувствованно писать о маленьком кусочке простого хлеба.
Л. Гиндин поначалу умалчивает, что жилые "бараки" в Тухоли на самом деле - примитивные необустроенные землянки. Правда, через две недели, в письме от 20 сентября, он все-таки проговаривается: "Из окошечка землянки видно как отправляющаяся сегодня в Россию партия идет в баню, не идет, а бежит. Чувство скорой свободы придает бодрость всем этим бледным и измученным красноармейцам".
Если в лагере было так неплохо, как пытается нас уверить Я. Кротов, почему же тогда красноармейцы были измученные? А чего стоит неподдельная радость Гиндина по поводу того, что в преддверии зимы он "… Одет, обут, имеет матрас и одеяло", о чем он как о великом достижении сообщает в своем письме от 13 октября 1921 г.!? Однако, искренняя радость Лазаря Борисовича становится понятной, если ознакомиться с отчетами о действительном положении в Тухольском лагере.
Утверждение Я. Кротова, что в Тухольском лагере не могло быть плохо, так как его "регулярно проверяли международные инспекции Красного Креста", просто наивно. По этому поводу выше было приведено немало примеров. не случайно, Л. Гиндин, не надеясь на защиту международных организаций, предпочел в начале декабря 1921 г. бежать из лагеря.
В заключение остается пожелать Я. Кротову внимательнее читать письма предков.
Tухоль - лагерь смерти
Польский профессор З. Карпус в предисловии к сборнику "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг." утверждает, что "вопрос, который вызывает наибольшие разногласия и сегодня, касается количества умерших большевистских пленных в лагере в Тухоли. Во многих публикациях утверждается, что в этом лагере умерло 22 тыс. красноармейцев и поэтому этот лагерь везде называется "лагерем смерти. Подавая эту "сенсацию", авторы публикаций не задумываются над тем, возможно ли, чтобы так много российских военнопленных умерло за столь краткий срок пребывания в Тухоли…