Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто
Шрифт:
Он подошел к столу, отыскал общую карту острова со схемой укрепрайона, склонился над ней, поставив одну ногу на табурет. Словно окаменев, он простоял неподвижно до тех пор, пока не появился Ли Фан-гу с друзьями.
— Охрана установлена? — спросил он Ли Фан-гу. Тот кивнул. — Ли, прочитай товарищам воззвание.
Ли Фан-гу читал медленным, клокочущим в груди голосом.
„Друзья и братья. В невероятных муках, испытывая неисчислимые страдания и голод, вы совершили титанический труд в угоду преступной японской военщине. Разве только в мрачную эпоху рабовладения человек низводился до такого бесправного положения до какого доведены вы! Мы знаем, что вы были и остались в жестких тисках охраны и потому не могли подать даже голос протеста против насилия над вами. Но сейчас вы должны восстать. Нами, вашими братьями и друзьями, достоверно установлено, что разработан план поголовного истребления вас в связи с окончанием работ, И в этом нет ничего удивительного: чего стоят ваши жизни для презренной военщины, желающей скрыть секрет расположения укрепления, секрет, который знаете вы, враги японской военщины!
Враг поставил вас в такие условия, при которых у вас нет выбора. Такие лучше ли погибнуть в бою, нежели покорно ждать, когда вас казнят? Зато в бою у вас есть хоть маленькая надежда на спасение, пусть не всех! Вы можете захватить баржи и уйти в море: сейчас стоят туманы, и они скроют вас. Вы можете пробиться в горы и там найти себе надежное укрытие. Час падения японской военщины близок, и вы можете продержаться до этого часа. А что это возможно, показывает схема острова, которую мы прилагаем здесь. Как видите, к югу весь остров не обжит, горист, с дремучими зарослями непроходимых лесов и курильского бамбука. Там почти нет никакой охраны, ибо сама природа сделала остров неприступным. У северного края и глубже к югу этого района, там, где мы поставили точки, находится около четырехсот мелких резервных складов с продовольствием, различным имуществом, а главное, с оружием и боеприпасами. В них лежит двухгодовой запас для всего гарнизона, они не охраняются, ибо нужно было бы поставить весь гарнизон на их охрану. Пусть они сослужат вам ту же службу, какую им предназначило японское командование, — питать войска в случае захвата противником основных баз и при необходимости ведения партизанской войны.
Смело и решительно поднимайтесь на борьбу за свою жизнь, за честь, за свободу! Захватите оружие у охраны и начинайте действовать, пока не поздно, пока вы находитесь в тесном подземелье, где хозяева — вы! Действуйте, товарищи, дружно, смело и решительно!“
Ли Фан-гу закончил чтение и внимательно посмотрел на Кэ Сун-ю. У того по щекам текли слезы. Ли Фан-гу показалось сначала, что юноша плачет от горя, но, присмотревшись, заметил, что это текут слезы радости. Кэ Сун-ю было тринадцать лет, когда он пришел в одну из частей восьмой китайской Народно-освободительной армии. Сначала был подносчиком патронов, в пятнадцать лет стал уже стрелком, а затем — снайпером. Шестнадцати лет, будучи комсомольцем, он с простреленной ногой попал в плен к японцам и вскоре по излечении был вывезен сюда. Теперь ему было двадцать лет, но какая неизгладимая печать горечи и страданий лежала на его круглом, по-мальчишески открытом, но по-взрослому строгом лице! Под глазами — синие мешочки, какие бывают у давно голодающего человека, на скулах, подернутых реденьким пушком растительности, — ребра желваков, маленькие пухлые губы стали синими, как у мертвеца. Было непонятно и удивительно: где же еще теплится в нем жизнь? Разве только в сильно скошенных, но расширившихся глазах отражалась она лихорадочным, испепеляющим от гнева и душевной боли огнем, — они всегда были у него такими в эти страшные годы неволи.
— Теперь всех прошу сюда, товарищи, — сказал Тиба. Откуда-то из-под подкладки полевой сумки он вынул новую, испещренную знаками карту укрепрайона и расстелил ее на столе.
— Вот план восстания, товарищи, — заговорил он спокойно. — Его мы разрабатывали на протяжении последних трех месяцев и уже обсудили во всех деталях с товарищем Ли. Прошу внимательно выслушать и запомнить. Вы видите черные кружки? Они обозначают места, где стоит охрана. Синие стрелки показывают, из каких галерей должно быть произведено нападение на охрану. По условному сигналу — трехкратному миганию фонарей — старшие рабочих групп соберут своих людей и заявят, что по моему указанию переводят их к месту работы в других галереях. Эти группы должны повсеместно почти одновременно вступить в точки, где находится охрана. Нападение на охрану должно быть произведено по сигналу старшего рабочей группы. Сигнал для нападения — возглас: „Обвал!“ На каждого вооруженного солдата одновременно нападают трое. Наиболее злостных охранников, известных своими зверствами, таких, как Мураками, Сидзута, Гото, убивать на месте. Лояльных солдат связать ремнями и оставить в казематах. Вопрос о том, кого пощадить и кого уничтожить, должны решить сами военнопленные. В это же время повсюду обрезать телефонные провода.
Тиба посмотрел на часы: было начало одиннадцатого.
— Осталось восемь часов до начала выступления, — как бы про себя сказал он. — Нужно спешить. В одиннадцать у меня будет начальник укрепрайона. Итак, с охраной покончено. Тут же часть наиболее крепких и здоровых военнопленных, схожих по росту с японцами, переоденется в обмундирование солдат охраны и заберет оружие. Двадцать человек отправятся снимать охрану у амбразур и в дотах. Остальная часть переодетых и вооруженных займет все входы в подземелье. Ее задача — впускать каждого, кто будет заходить, и тут же арестовывать, обезоруживать и снимать верхнюю одежду. Из подземелья никого не выпускать. Тем временем всех военнопленных, оставшихся без оружия, соберем поротно в казематах и выявим больных и наиболее слабых. Эту часть людей под охраной переодетых военнопленных, как обычно, вывести в сумерках к причалам, посадить в баржу и отправить в Охотское море к русским берегам. Сейчас на море стоят туманы, и баржу трудно будет найти. Питаться эти товарищи будут неприкосновенным запасом продуктов — риса и консервов, имеющихся на каждой барже. На барже должен быть увезен один экземпляр акта о злодеяниях японского командования. Акт должен стать достоянием свободного человечества. Под актом необходимо собрать подписи сразу же после подавления охраны.
Тиба задумался, достал сигареты, угостил китайцев и закурил сам.
— Эта часть операции наиболее сложна, — задумчиво проговорил он. — Нужно кому-то двоим из вас возглавить ее. Кто возьмется за это дело?
— Я думаю, — сказал Ли Фан-гу, — что нужно поручить ее осуществление Шао Мину и Ван Цзюю, как наиболее опытным товарищам.
Он посмотрел на старика Шао Мина и широкоскулого здоровяка Ван Цзюя. Те кивнули головами в знак согласия.
— Какова ваша задача? — продолжал Тиба. — Во-первых, необходимо сделать так, чтобы на баржах не поняли, что поднят бунт. Сажать людей так, как сажали обычно. Во-вторых, когда баржа отойдет и скроется в темноте, только тогда заставить шкипера вести судно по заданному курсу. В-третьих, как только баржа отойдет, сопровождавшие колонну вооруженные и переодетые товарищи должны незамедлительно вернуться в подземелье. После этого начнется заключительная и самая ответственная часть операций: мы должны пройти по подземельям до самой южной их границы и в темноте выйти на тихоокеанский берег. Высланные вперед и кругом дозоры должны будут бесшумно снимать патрулей и этим обеспечить нам безопасный переход в горы. К утру мы должны быть в двадцати километрах южнее долины Туманной — главной базы гарнизона. Только в этом случае мы будем спасены. Там оденемся, вооружимся, возьмем запас продовольствии в резервных складах и отойдем в центральную, гористую часть острова. Командование всем отрядом, после того как мы вступим в горы, примет на себя товарищ Ли, поскольку у него имеется богатый опыт ведения партизанской войны. Я останусь комиссаром отряда. Вот коротко план нашей операции. Ее начало — в восемь вечера. Главная общая задача состоит в том, чтобы командование не знало о том, что восстание началось, по крайней мере в течение полутора-двух часов после его начала. Только в этом случае мы сможем сделать все, что наметили. Какие будут вопросы у товарищей?
— Что делать нам сейчас? — спросил Кэ Сун-ю, заметно волнующийся от нетерпения.
— Сейчас переписать каждому воззвание и „передать его ротным уполномоченным подпольной организации. До вечера с воззванием должны ознакомиться все члены организации Сопротивления. Необходимо предупредить товарищей в ротах, чтобы ни один подозрительный гоминдановец не знал о воззвании, — могут предать. У кого еще есть вопросы? Нет? Вот вам описки рабочих групп. Передайте их старшим групп. Здесь указан порядок, в котором, должны идти члены группы, и скобками выделены тройки, которые должны совместно нападать на одного из солдат охраны. А теперь садитесь и переписывайте воззвание.
Он дал каждому лист бумаги, карандаш и усадил всех за стол, а сам принялся ходить по каземату. Потом направился к входу в галереи. Сцепив руки за спиной, он долго там стоял, задумчиво вглядываясь в темноту узких проходов, где мигали красные точки фонарей. В его воображении мелькали картины предстоящего бунта, их сменяли лица детей, маленькой Томико-тян и десятилетнего Дзиро, милое, печальное лицо жены, лица друзей по подполью; и пальцы его сжимались за спиной до хруста в суставах, до боли, которую он чувствовал как-то отдаленно и смутно. Но на душе у него было светло и легко от сознания близкой мести тем, кого он всю жизнь ненавидел.
Тиба еще и еще раз продумывал все детали плана предстоящего бунта. Вернувшись в каземат, он долго стоял над картой подземелий, стараясь в живых образах представить картину бунта. Перед тем как отпустить товарищей, он каждого в отдельности проэкзаменовал по всем вопросам предстоящей операции и, когда было все окончательно согласовано, отпустил их.
БУНТ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Бунт в подземелье начался в точном соответствии в планом, разработанные инженером Тиба и Ли Фан-гу. До самой последней минуты, предшествовавшей началу восстания, не было никаких признаков, указывающих на то, что готовится это грандиозное событие, Как всегда, до самого конца рабочего дня медленно двигались в густом черном полумраке согбенные фигуры военнопленных, красными вереницами мерцали в галереях тусклые огоньки фонарей. Только разве по тому, как то и дело поворачивались головы в сторону фонарей, как горели глаза затаенным огнем мести, как в приподнятом настроении перебрасывались репликами и шутками военнопленные между собой, — что было редким и необычным а этих условиях жестокой неволи, — только разве по этим неуловимым в полумраке приметам можно было подсмотреть, что подземелье накануне решающего часа.
Тем более далека от подозрений на этот счет была охрана. Привыкшие к неограниченной власти над жизнью этих людей, кажущихся живыми механизмами, к покорности их, обезволенных страшным деспотизмом, охранники чувствовали себя беспечно. Еще бы! У них оружие, у них власть, у них право наказывать и даже на месте убивать тех, кто проявит хоть малейшую непокорность или неповиновение. Можно ли удивляться тому, что они считали себя неуязвимыми в подземелье! Они могли в этих условиях позволить себе разные вольности: играли в мадзян, потешались „сумо“ — японской борьбой, а некоторые даже дремали, уткнувшись где-нибудь в углу каземата.