Тайна «Libri di Luca»
Шрифт:
Йон уселся напротив Иверсена.
— Хочешь кусочек? — предложил Иверсен, принимаясь за еду.
Йон отрицательно покачал головой:
— Нет, спасибо, здесь я целиком и полностью поддерживаю точку зрения Луки.
Не переставая жевать, Иверсен пожал плечами:
— Может, пока я ем, расскажешь что-нибудь о себе… как ты жил все эти годы, что делал?
— Н-да, — начал Йон. — Что ж, я попал тогда в семью к приемным родителям. Они жили в Хиллерёде. [14] Все бы ничего, но слишком далеко от города. Поступив в университет, я сразу же переехал в общежитие в Копенгагене. Посреди учебы
14
Хиллерёд — пригород Копенгагена.
Умолкнув, Йон с удивлением обнаружил, что практически ничего не в состоянии прибавить к сказанному. И не потому, что рассказывать было ничего. Он вполне мог бы описать свою жизнь за границей, поведать о трудностях в годы учебы, о борьбе за место под солнцем в фирме или же о деле Ремера, которое свалилось ему в руки, как апельсин в тюрбан, — хотя, быть может, и как ручная граната. Однако зачем после стольких лет разлуки говорить обо всем этом с Иверсеном, тем более что теперь, со смертью Луки, всякие контакты между ними наверняка и вовсе прервутся?
— Как видишь, ничего общего с литературой, — прибавил он, пожимая плечами.
— Что ж, может, настоящей литературой это и не назовешь, — согласился Иверсен. Он как раз расправился с очередным куском пиццы и потянулся за следующим. — Но и для твоего, и для нашего мира печатное слово имеет огромное значение. Пусть каждый по-своему, но все мы зависим от книги.
Йон кивнул:
— Вообще-то с каждым днем все большее количество материалов можно найти с помощью компьютера, однако по сути ты прав. У каждого из нас, юристов, где-то обязательно стоит многотомный сборник законов. Кроме всего прочего, вид толстых книг внушает гораздо больше уважения, нежели какой-то там компьютерный диск. — Он развел руками. — Так что, насколько я понимаю, надобность в таких букинистических лавках, как эта, все еще не отпала?
Иверсен проглотил наконец последний кусок пиццы:
— На все сто процентов в этом убежден.
— Что, собственно говоря, и привело меня сюда, — деловито подвел итог своего рассказа Йон. — Так ты, кажется, что-то хотел мне рассказать?
— Давай пройдем в библиотеку, — сказал, показывая на дверь, Иверсен. — Там… атмосфера как-то больше располагает.
Они поднялись из-за стола и вышли в коридорчик. В детстве Йону запрещали одному спускаться в подвал — только в сопровождении Луки либо Иверсена. О том же, чтобы проникнуть за дубовую дверь, к которой они сейчас направлялись, даже и речь не шла. В его играх то помещение, что скрывалось за ней, обычно называлось сокровищницей или тюремной камерой, но, сколько он ни просил, как ни умолял, побывать там ему так ни разу и не удалось. Дверь всегда была заперта, а некоторое время спустя он уже и сам перестал спрашивать, что за ней находится. Дойдя до конца коридора, Иверсен извлек из кармана брюк связку ключей, выбрал на ней почерневший от времени простой металлический ключ и вставил его в замочную скважину. Открывшаяся дверь издала столь жуткий скрип, что Йон почувствовал, как шевелятся волосы у него на затылке.
— Это — собрание Кампелли, — с гордостью произнес Иверсен и шагнул в темноту за дверью. Через мгновение в помещении вспыхнул свет, и Йон тоже вошел внутрь. Пол комнаты площадью примерно тридцать квадратных метров был устлан толстым
Йон негромко присвистнул.
— Да-а-а, впечатляет, — заметил он и провел ладонью по корешкам книг на ближайшем стеллаже. — Я, конечно, вовсе не знаток, однако, должен признать, выглядит все это просто фантастически красиво.
— А если бы ты был знатоком, то, спешу заверить, тебя бы это впечатлило еще больше, — заметил Иверсен. Он с видимой гордостью окинул взглядом полки с книгами. — Твой отец и его предки веками собирали эту коллекцию. Многие из этих томов побывали едва ли не во всех частях Европы, прежде чем оказались здесь. — Осторожно достав с полки один из фолиантов, он кончиками пальцев мягко погладил дубленую кожу. — Если бы я мог их все еще и слышать, — пробормотал он и прибавил громче: — История в истории об истории.
— Они ценные?
— Очень, — ответил Иверсен. — Быть может, не в денежном исчислении. Эти книги, прежде всего, дороги как память, а многим, как библиографическим раритетам, вообще цены нет.
— Так, значит, существование коллекции — великая тайна? — спросил Йон.
— Пожалуй, что-то в этом роде, — подтвердил Иверсен. — Присаживайся, Йон. — Он указал на кресла, а сам пошел прикрыть дверь. При закрытой двери помещение напоминало студию звукозаписи или же сырницу с герметичной крышкой. Извне в библиотеку не проникало ни единого звука. У Йона также создалось впечатление, что даже если бы он и Иверсен вздумали здесь кричать, то снаружи не было бы совсем ничего слышно. Он опустился в одно из кожаных кресел, положил локти на удобные подлокотники и соединил ладони перед собой, переплетя пальцы.
Иверсен устроился в кресле напротив и, прокашлявшись, сказал:
— Прежде всего тебе следует знать: то, что я собираюсь поведать сейчас, Лука рано или поздно рассказал бы тебе — точно так же, как его отец, Арман, некогда посвятил во все детали его самого. Ему бы следовало сделать это уже давно, однако атмосфера, царившая тогда в вашей семье, была, мягко говоря, не вполне благоприятной для откровений подобного рода.
Йон слушал старика молча; ни один мускул на его лице даже не дрогнул.
— Ладно, в подробности этого мы вдаваться не будем, — поспешно продолжал Иверсен. — Хочу сказать лишь одно: раз уж все вышло именно так, а не иначе, я горд, что именно на мою долю выпало рассказать то, что тебе предстоит услышать.
Голос Иверсена слегка дрогнул; он тяжело вздохнул и заговорил снова:
— Ты и сам не раз имел возможность убедиться, что у твоего отца был дар превосходно читать вслух разного рода истории. Тем же даром обладал и его отец. Я и сам, без ложной скромности, знаю в этом толк, однако до Луки мне было далеко. — Иверсен сделал паузу. — Как ты думаешь, Йон, что именно делает человека отличным чтецом?
Йон слишком хорошо знал Иверсена, чтобы подобный вопрос мог его удивить. Он как будто перенесся в прошлое, и вот Иверсен, возвышаясь, как на троне, в своем зеленом кресле за прилавком, дотошно выспрашивает его, Йона, о тех историях, которые ему только что прочли. Все те же давнишние вопросы: какого он мнения о сюжете? что думает об описаниях? понравились ли ему персонажи?
Он пожал плечами.
— Частые упражнения, умение вживаться в образ и, в определенной степени, артистизм, — ответил Йон, не сводя взгляда с Иверсена.