Тайна лорда Моргана
Шрифт:
— В самом деле, милорд? — Министр, седоголовый старец в длинном белом балахоне, расшитом магическими символами, и с целым иконостасом амулетов на груди, оглядел меня с ног до головы. Дама Морана из-за его плеча осуждающе покачала головой — дескать, мог бы и приодеться к визиту столь важного гостя.
— Да, я считаю, что с этими существами не следует подменять живое общение заклинаниями, — сказал я. — Именно это помогло мне выстоять против Белого Мигуна. Он смог подчинить себе не только мое тело, но и души моих покойных родителей, однако его замысел был сорван без единого заклинания.
— Значит, вы считаете, что магия не всесильна?
— Я считаю, что на нее не следует полагаться. Есть вещи, которые просто невозможно достичь колдовством. И не всякую проблему можно решить с помощью амулетов и волшебства.
— Но вы же маг!
— Прежде всего я человек.
— Сильно сказано… Вы хотите что-нибудь пожелать?
Удивленный такой резкой сменой темы, я только захлопал глазами.
— Ну, разве у вас нет никаких просьб — из тех, что решаются не заклинаниями, а именно словами? Вы ничего не хотите пожелать? Может быть, я могу вам чем-то помочь? — улыбнулся в бороду министр.
Дама Морана из-за его плеча усиленно кивала мне и подмигивала — дескать, проси, но не забывай, кто ты и где находишься. И я выпалил:
— А можно нашим волкам и единорогам расширить вольеру? А то зверям повернуться негде…
После моих слов в живом уголке воцарилась тишина. Даже попискивавшие шуликуны притихли. Дама Морана скорчила гримасу и еле успела сменить ее на любезную улыбку, когда министр повернулся к ней.
— В самом деле, это, я думаю, разумная просьба. Вы не находите?
— Да-да, мы хотели это сделать, — заюлила завуч, — но в этом году в смету не было заложено строительство… Мы решили сначала переклеить обои в моем кабине…
Она осеклась, понимая, что сейчас выставляет себя в неприглядном свете.
— Но за время летних каникул определенно найдем возможность! Обещаю!
— Очень хорошо. А я обещаю, что мы найдем дополнительные средства… И даже подарим вашему живому уголку какое-нибудь редкое животное. Скажем, феникса. Вы умеете ухаживать за фениксами?
— Лучше келпи, водяную лошадку из Шотландии, — попросил я. — Или кошку Гулон с лисьим хвостом.
— Хорошо, поищем, — пообещал министр.
Дама Морана проводила его и на прощание так на меня посмотрела, что я опять захотел написать заявление об уходе.
Вообще отношение моих коллег ко мне переменилось. Наши дамы считали, что я слишком возгордился и задрал нос. Особенно неистовствовала Лыбедь. Пытаясь меня соблазнить, она рвалась ко мне в больницу, а потом весь день ходила хвостом, стараясь попасть мне на глаза и рассказывая журналистам, что она мой самый близкий друг. В конце концов у меня прямо спросили, является ли она моей невестой.
Пришлось соврать, что я вообще не интересуюсь женщинами. Это Лыбедь ужасно обидело, она подговорила остальных учителей, и теперь, стоило мне войти в учительскую, как разговоры замолкали сами собой. Исключениями стали только дама Труда, слишком добродушная, чтобы поддерживать бойкоты, и Берегиня, у которой был свой взгляд на любую проблему. Но даже у них сложилось мнение, что меня надо немножко проучить.
Единственное, что радовало меня, были дети. В самый первый день занятий, когда я переступил порог аудитории, мальчишки шестого курса устроили мне овацию. Аплодисменты не смолкали минут пять, к радости журналистов, а Кристиан Шульц даже устроил маленький фейерверк. Мальчишки и девчонки теперь толклись возле моего кабинета и наперебой хвастали любопытным журналистам, какой я хороший учитель, какой добрый, и так далее.
Помалкивала только Вероника. Девушка вела себя, как обычно, но несколько раз я замечал ее пристальный взгляд — она по-прежнему не могла отвести от меня глаз. Но теперь ее внимание было мне приятно и настраивало на романтический лад. Вот только я по-прежнему не мог себе представить, как подойду к этой девушке и что скажу. И нужно ли что-нибудь говорить.
И надо же было такому случиться, что через неделю, за несколько дней до Весеннего Равноденствия, мне пришло еще одно письмо.
Письма мне в те дни приходили пачками. Просыпаясь по утрам, я видел на подоконнике трех-четырех почтовых воронов, терпеливо ждущих, когда их освободят от конвертов. Мне писали читатели газет, мои бывшие одноклассники, приемные родители и семейство Мортонов. Девушки признавались мне в любви, юноши хотели хоть раз оказаться на моем месте. Не было писем только от фон Ньердов, родственников моей матери Женевьевы. Но они наверняка просто не знали, что это я — сын их Женни. А может быть, никого из них не было в живых.
А это письмо… Оно пришло в числе других, вместе с конвертом от Мортонов и двумя посланиями от читателей. Разглядев женский почерк, я ожидал, что там будет очередное признание в любви, и поздно сообразил, что письмо написано по-русски.
«Здравствуй, Эмиль, или, как тебя теперь зовут, Максимилиан! Пишет тебе твоя сокурсница Настя Мельник. Я очень рада была услышать о тебе хорошие новости. Ты меня помнишь? Я, признаться, часто вспоминала о тебе — ты был очень не похож на остальных наших мальчишек. Но я верила, что рано или поздно ты прославишься — и не ошиблась в тебе. К сожалению, я, как и ты в школьные годы, не знала, что ты — гот самый Мортон, Хранитель Тайны. Думаю, так было нужно. Но теперь ты стал самим собой и даже знаменит. С тобой многие хотят переписываться, но, надеюсь, ты ответишь на мое письмо и, более того, — надеюсь, ты примешь мое приглашение. Этим летом я с родителями еду на поклонение к Синему Камню в Переславль-Залесский и хочу пригласить тебя с собой. Заодно я покажу тебе Россию, и мы отлично проведем время. Ручаюсь, у тебя ни разу не было таких каникул, какие устрою тебе я…»
Дальше читать я не смог — свернул и сунул обратно в конверт. Не только потому, что написано было это письмо моей первой школьной любовью. Просто Анастасия Мельник… Как бы вам это сказать… Она, конечно, красивая девушка, и я до сих пор любуюсь на ее фотографию в памятном адресе, но это письмо было написано именно Максимилиану Мортону. Пока я был Эмилем Графом, я был ей неинтересен, а стоило ей узнать правду о моем происхождении, как все переменилось.
Но почтовый ворон все еще топтался на окне. Ответ можно было отправить с ним. И я выдрал из блокнота лист.
«Здравствуй, Настя, — начал я на полузабытом уже русском языке — на нем мы писали сочинения в Неврской Школе Искусств, а это было больше трех лет назад! — Меня очень обрадовало твое письмо, но, к сожалению, принять приглашение не могу. Дело в том, что, как мировая знаменитость, я уже расписал свое лето по часам. Сначала мне предстоит визит в Инквизиторский Совет, потом я обещал навестить своих приемных родителей Графов, затем меня ждут в гости мои новые родственники Мортоны, а в конце лета мне обещали устроить поездку в Шотландию на охоту за тамошними водяными лошадками. И это не считая официальных приемов и пресс-конференций. Так что к Синему Камню я смогу вырваться не раньше Святочных Каникул. До встречи. Макс Мортон».