Тайна моего двойника
Шрифт:
Я указала Джонатану на полку с коробочками дискет. Джонатан быстро управился с перезаписью, распечатал записку Игоря на бумаге, записал перевод под каждой строчкой и сложил аккуратно листок вместе с дискетой во внутренний карман пиджака.
— Судя по всему, Игорь не приходил сюда с 5 декабря, даты написания записки. Иначе бы он ее закончил, верно?
— То, что он давно не был в квартире, понятно по запаху. Игорь курит крайне редко, когда нервничает — что он делает тоже крайне редко — и потом сразу же выбрасывает пепельницу и хорошо проветривает квартиру. Но, может, он все-таки уехал в Париж? — спросила я с надеждой.
— Оля,
Я не ответила. Все было и так ясно.
— Пойдем? — спросил Джонатан осторожно.
— Я хотела бы взять кое-какие вещи… Ты не думаешь, что этот файл, «Оля», лучше стереть?
— Ни в коем случае. Если сюда придут, то никто не должен догадаться о нашем визите. И вообще о твоем пребывании в Москве. Так что и вещи придется оставить. Купим все, что тебе нужно.
— Да! — вскочила я. — Пойдем отсюда!
Выбравшись из двора, мы направились к метро и через десять минут были на Тверской. Джонатан завел меня в первое попавшееся кафе, заказал кофе, поднес зажигалку и, увидев, что я слегка отошла от шока, посмотрел на меня вопрошающе.
Я только покачала головой, не находя слов.
— Дядя, к сожалению, оказался прав, — заговорил Джонатан. — И насчет Игоря, и насчет тайны вашего рождения. О которой, судя по всему, знает эта акушерка.
— Что мне теперь делать, Джонатан? Нужно попробовать найти Игоря, понять, что с ним случилось! Он в опасности, это же ясно! Если еще жив… Записка датирована 5 декабря — как раз в тот день я разговаривала с мамой, и она мне сказала про одноклассника Зайцева, а Игорь пришел во время нашего разговора и закричал, что меня не слышно! В тот же день вечером я в первый раз следила за Шерил и увидела «парня в джинсовом костюме», Диму то есть… Почти месяц прошел с тех пор, Джонатан! И именно с тех пор Игорь пропал. К нему в тот же вечер пришли… Кто? И что с ним сделали?! Боже мой, прав твой дядя, прав, это-то и ужасно!
Если бы в этой дачной тюрьме был телевизор, Игорь бы его смотрел. Если бы здесь были книги или хотя бы газеты, он бы их читал. Если бы здесь был компьютер, он бы поработал.
Но ничего этого здесь не было, и нечем было занять свои мозги, чтобы вытеснить оттуда эти паршивые вопросы, которые навязчиво лезли в его сознание.
… Игорь никогда не задавал лишних вопросов. Ни другим, ни самому себе. Зачем они нужны, эти вопросы, лишние уже потому, что на них, чаще всего, либо нет ответа, либо не хотят дать ответ?
Но лишнее лишнего в вопросах — это сам ответ. Он, как любая другая информация, вынудит тебя принимать его в расчет, уточнять собственную позицию по отношению к нему, принимать решения, делать выбор…
Выбор, который очень часто сделать невозможно.
Или не хочется.
Поэтому, когда его попросили взяться за розыски двух девушек, он не стал спрашивать — зачем? Он не стал спрашивать у самого себя: с какой целью? Он просто взялся за поручение. И стал искать.
И нашел.
И одна из них оказалось Оля. Его Оля…
* * *
Разве он с самого начала не понимал, зачем девочек ищут? Разве он не догадался сразу, что они кому-то мешают? И даже догадался, кому именно?
Если бы он позволил себе хоть на секунду сосредоточиться на подспудных причинах и весьма вероятных следствиях этого поручения, то он был бы вынужден признать, что он все понимал прекрасно. Но ведь у Игоря принцип: не задавать лишних вопросов. А нет вопросов — нет и ответов. Нет и ненужных мыслей, нет лишнего понимания того, что тебя вовсе не касается.
Он никогда не предполагал, что может наступить такой момент, когда непрошеные ответы на незаданные вопросы станут возникать сами собой, всплывать из подсознания. И тогда, как бы ни сопротивлялся его разум, как бы ни пытался скрыться, защититься от безжалостной правды — вдруг станет отчетливо ясно, зачем их ищут.
Только поздно. Он уже ничего не сможет сделать.
Теперь, когда Игорь им больше не помеха, они ее убьют.
И это он привел к ней убийц.
… Впрочем, если бы он и отказался от этого поручения, они нашли бы другого исполнителя, и тогда, может быть, Оли уже вообще бы не было в живых. А так — он, по крайней мере, сумел для нее что-то сделать! Сумел настоять на ее переезде. Им еще придется ее поискать. Может, и не найдут…
Может быть.
* * *
Он без всякого энтузиазма обвел глазами железную дверь, зарешеченные окна. Да, он уже ничего не сможет сделать для Оли. Ей остается только надеяться себя. А ему остается только пожелать ей удачи…
Ему было горько. Ему было больно. И обидно. Он терять Олю не хотел и чтобы она умирала — такая молодая, такая хорошая, красивая девочка — тоже не хотел. Но ситуация ушла из-под его контроля, а Игорь никогда не влезал — ни физически, ни эмоционально — в неконтролируемые ситуации. Зачем лезть туда, где все твои действия обречены на провал? Зачем вкладывать свои эмоции, переживать, когда ситуация все равно будет развиваться так, а не иначе, — то есть так, как хотят другие люди, а не ты сам?
Да, он любил Олю. Когда он увидел ее первый раз, она показалась ему миловидной, но рядовой девочкой. Потом, в ресторане, когда он отпаивал ее чаем, ему понравились ее реакции на какие-то его слова — простые, впрочем слова, ничего такого особенного он ей не сказал. Но для Игоря самое главное в людях это то, как они смотрят, как произносят слова — важнее, чем то, что произносят! В этой девочке была простота, — не простеца, а простота, вещь благородная. В ней не было ни ужимок, ни дешевого кокетства, ни подобострастной готовности на все, выдающей себя блеском в глазах при виде набитого кармана, — не было этой пошлой печати времени, которой столь сильно отмечено юное поколение девиц, словно они все разом готовят себя к коллективному выходу на панель.