Тайна одной башни (сборник)
Шрифт:
Пока Толя ел, а Стежка прохаживался вдоль столов, Рыгор отнес с кухни в землянку-баню пару ведер горячей воды. Там после Толя помылся.
Видимо, Петро Стежка, прохаживаясь меж столов, думал, куда его, как он говорил, пристроить, да ничего путного так и не придумал, потому что назавтра уже не Рыгор, а он сам привел Толю к тетке Матруне на ту самую кухню…
Тут, как считает Толя, он и прозябает. Что у него за работа? Таскает воду из колодца, на пару с Тоней чистит картошку. А чаще с дядькой Антоном пилит и колет дрова. Дядька Антон —
Толя прослеживает его взгляд и видит: на ближнем столбе под навесом висят винтовка и дядькин ремень с патронташем.
— А ты дровосек ловкий. Получается у тебя, как дважды два — четыре, хвалит Толю дядька Антон.
От такой похвалы кисло на душе. Еще кому-нибудь вздумается штатного дровосека из него сделать. Не за этим он сюда шел.
Как прежде давали названия деревням и городам? А вот так. Возникло поселение, скажем, на берегах рек Немиги и Свислочи. Облюбовали его люди, часто съезжались сюда. Мену устраивали, товарами менялись. Кто мед, воск привозил, кто звериные шкуры, веревки из конопли, льняное масло и семя, гончары — глиняную посуду, бондари — тоже посуду — из дуба да клена. "Куда поплывешь? — спрашивали у человека. "В Менск", — отвечал тот.
Прослышали купцы в далеких краях, что есть где-то за тридевять земель удивительный город. Сто раз горевший, да не сгоревший. Завоеватели не раз на его богатства зарились, с огнем и мечом шли. А он устилал ими, как снопами, землю, и текла тогда Немига чужою и своей кровью. Да, в самом деле город был удивительный. Сожженная птица Феникс возродилась из пепла, стоило лишь подуть ветерку. И город тот, словно птица Феникс, вставал из пепла еще красивее, чем был… Так и пошла слава про стольный Менеск — Менск — Минск.
А Брест пошел от бересты. Много когда-то берез белостволых было вокруг первого поселения. Его и окрестили Берестьем. В Турове любили турий рог с медовухой пустить по кругу, Пинск от Пины нарекся, а Случеск — Слуцк от реки Случи…
Замошья, Залесья, Загрядья, Загалья строились за моховинами, за лесом, за темной грядой, за большой просекой — галом, прогалиной.
Просто давали названия. И в этой простоте была мудрость. Тут тебе и история и география заодно. И каждый мог сказать, откуда он, в какой земле его корни.
А тому Берестью или Загалью честь была и есть великая, если кто-то вылетал из его гнезда и орлом кружил над миром, добывая им и себе славу. Добывая славу Родине. С Берестья или Загалья Родина только начинается, а всю ее не окинуть глазом даже с высоты орлиного полета. И все сыны и дочери для нее одинаково близки и дороги. Как пальцы на руке — больно, который ни порежь…
Загалье по меркам этой лесной стороны — деревня большая. И та самая прогалина от нее далеко, а так все леса да леса.
С начала войны немцы сюда не совались. Председатель Загальского сельсовета Корнеев сразу же организовал партизанскую группу. На ее базе стали расти отряды. Возникли бригады. Теперь это центр партизанского края. Недалеко от деревни, на острове Зыслав, — первый партизанский аэродром, где садятся самолеты с Большой земли. Привозят оружие, лекарства, газеты. Забирают тяжелораненых. Отсюда отправляли в Москву деда Талаша, отсюда летают в столицу Родины партизанские генералы.
В Загалье над зданием сельсовета не опускался красный советский флаг. Трепещет он и сейчас. В деревне работает школа.
Все ученики сидят в одной большой комнате с тремя рядами парт. За первыми — самые маленькие. Учительница ходит по комнате, рассказывает ребятам, как велика их Родина. Летом над нею никогда не заходит солнце. И малыши, и многие из тех, кто постарше, диву даются: как это может быть, чтоб не заходило солнце? А еще интереснее услышать, что есть земли, где полгода длится день, а полгода ночь. Это что же, полгода спать, раз такая долгая ночь? И уж совсем непонятно, как это там, где полгода стоит солнце, не может отогреться земля — вечная мерзлота.
Толя и Тоня ходят в Загалье в школу. От лагеря до деревни несколько километров лесом. Каждый раз их провожает кто-нибудь из партизан и ждет, пока кончатся занятия. Уроков бывает два или три. Лишь изредка четыре. С начала учебного года, с первого сентября, прошло примерно полмесяца. За это время несколько раз занятий не было совсем — прилетал фашистский самолет, бомбил Загалье. Ученики и учительница прятались в блиндаже, заранее вырытом на огороде. Блиндаж был надежный — поверх бревен лежал толстый слой земли. В последний налет где-то недалеко упала бомба. Земля вздрогнула. Все, кто был в блиндаже, едва устояли на ногах. Тряхнуло, как на большом возу сена, когда колесо попадет в выбоину.
Тоня рассказывала, что весной тоже повадился было к ним самолет. Прилетал почти каждый день. Сперва бомбил и обстреливал, а потом рассыпал листовки: сдавайтесь. По нему стреляли из винтовок, из автоматов. И хотя летал он низко, никак не могли сбить. Только вынырнет из-за леса с одного конца деревни и тут же прячется за лесом в другом конце. Тогда партизаны выбрали высокий дуб на отшибе, втащили на него несколько досок, оборудовали площадку. На ней бронебойщик с противотанковым ружьем поджидал фашиста. А тот — словно почуял опасность — не прилетал. Партизан несколько дней дежурил на площадке и под дубом. И самолет все же прилетел, и тот пэтээровец сбил его.
В последний раз, едва кончилась бомбежка, дети с учительницей вылезли из блиндажа. Фашист ничего не поджег — нигде не горело. Только с корнем вывернуло сухой вяз на огороде за школой. На вязе была буслянка — гнездо аистов. И пара бездомных, аист и аистиха, кружили над тем местом и не знали, куда им сесть…
Учебников и тетрадей в школе не было. Широкую черную доску разделили мелом на четыре части — по числу классов. В первой колонке — первый класс. Там были написаны буквы, и малыши вместе с учительницей заучивали их: "А-а-а", "Б-э-э", "В-э-э"… Во второй колонке второй класс решал задачки. В третьем было письмо, а в четвертой колонке рисовали — в четвертом классе шел урок рисования.