Тайна острова Матуа
Шрифт:
— Не флаг, а сплошной кроссфорд, — пошутил над эмблемой военной прокуратуры Николай. Хотя смеяться следовало бы над самим собой. Осознавал, по его душу прибыли прокуроры. Страха не чувствовал из-за уверенности в своей правоте и от того, что его подавляли более сильные эмоции. Он еще не остыл от морского боя.
Не успел Баранов ступить на палубу, как старшина, дежурный по низам, передал приказание прибыть в кают-компанию. Спешил с одной целью — увидеть Марину. Был уверен, продолжится допрос о якобы собираемых деньгах с экипажа для лечения жены командира. В тех происках подозревал ее ревнивого мужа, следователя. Предчувствие подвело. Трое старших офицеров тихоокеанской прокуратуры озабоченно строчили в зеленых записных книжках. Перед ними сидел Папута и увлеченно что-то рассказывал
— Вот и капитан-лейтенант Баранов докажет, не привидение было на корабле, а живой человек. Мы его совместно вычислили.
— Товарищ Баранов, где сейчас находится капитан второго ранга Гуревич? — с ходу попытался вовлечь в диалог один из хмурых следователей.
— На автобусной остановке, — добродушно бросил Николай.
— Мы серьезно, — сурово проговорил угрюмый следователь с лицом высушенной моркови, — данный человек подозревается в измене Родине.
— Почему вы его ищете после совершенного им проступка? — вопросом на вопрос ответил Николай, справедливо считая, что прокуратура обязана не бить по хвостам, а предупреждать преступления. У него не было ни тени сомнений в умышленных действиях Гуревича по порче артустановки, хотя он и не ожидал такого поворота событий, ждал вопроса о своем проступке.
— Садитесь и опишите свои предположения о причинах неисправности и сбоя стрельбы по нарушителю государственной границы, — попросил второй следователь, и Николай удивился прыти военной прокуратуры, уже знавшей об инциденте с катером военной разведки США.
— Я не все рассказал, — не унимался Папута, — перед самым выходом корабля мне пришло видение.
Следователь не дал ему закончить очередную чудаковатую историю и вежливо попросил продолжить запись домыслов в собственной каюте.
— Проще передать вам документы проведенного мною, по указанию командира, первичного расследования, — предложил Николай.
Вымученные от килевой качки лица следователей выразили великую благодарность. Всем своим видом они показывали желание скорее покинуть недружелюбный борт военного корабля. Морская болезнь не считается с должностями и званиями.
Николай отлучился на минут пять, а когда вернулся, увидел следователей уже одетыми в зимние куртки. В кают-компании неизвестно откуда появился ее завсегдатай корабельный доктор Бошин Федор Казимирович, с загадочным лицом перелистывавший страницы любимого журнала «Морской сборник».
Передавая документы дознания, Николай с обреченным видом спросил:
— И мне собираться?
В ответ следователи лишь недоуменно пожали плечами и направились к выходу.
Наблюдавший за ними Федор Казимирович назидательно высказался:
— Политические репрессии к военным, в угоду общественному мнению и политической целесообразности, существовали всегда. Послушай, как про твою ситуацию пишет в «Морском сборнике» историк-писатель Володя Шигин. Кстати, лично с ним знаком. «Показателен пример Англии. Адмирал Джон Бинг в 1757 году проиграл сражение французам у острова Минорка. Суд приговорил его к смертной казни. А на его могиле сделали надпись на камне: «К вечному стыду общественной справедливости. Джон Бинг, эсквайр, адмирал синего флага, пал жертвой политического преследования 14 марта 1757 года, когда храбрости и верности недостаточно, чтобы обеспечить жизнь и честь морского офицера» [44] .
44
«Чесменский гром»: роман/Владимир Шигин. — М.: Вече, 2011.
Подобный сегодняшнему эпизод из прошлого, в назидание потомкам и обижателям прокуроров, — продолжал язвить Федор Казимирович, зачитывая шигинские исследования. — «Парусный корабль «Иоанн Богослов» в ходе боя получил подводную пробоину и не смог занять свое место в боевой линии. Командира, капитана Валронта, суд приговорил к смертной казни. Командир другого корабля, капитан Коковцев, за то, что не подал помощи кораблю «Владислав», разжалован в матросы. Навечно. Еще один флотоводец, капитан Баранов, разжалован в рядовые на месяц. Только за то, что в ходе боя не использовал все возможности для ввода корабля в строй, то есть не смог организовать заделку трех пробоин и вышел из боя». Даже фамилии, Коля, совпадают. Вот ведь исторические пересечения! Там, понимаешь, трагедия, а у тебя сплошной фарс. Шлепнул, понимаешь, по брюху прокурора, а теперь за это всему экипажу расхлебывать!
Федор Казимирович по хмурому лицу капитан-лейтенанта понял несвоевременность шутки, но успокоил себя необходимостью поднять настроение. Он хорошо знал, от нервных перегрузок трудной корабельной жизни существует одна защита, волшебное лекарство — флотский юмор.
Николая испугало сопоставление фактов. Неисправность в ходе боя артустановки, за такое можно запросто пойти под суд. Он с опаской всмотрелся в печатку на пальце с рисунком пчелы. Причудилось вещее напоминание из далекого прошлого, когда его вероятный родственник, подпоручик корпуса штурманов Дмитрий Орлов, в далеком 1830 году влюбленный в жену Охотского жандарма, совершил преступление. Николай растерянно всматривался в пчелиный силуэт. Сквозь его мерцающий отблеск показалось красномордое лицо подполковника. Угрожающее и злое. Так же неожиданно картинка поменялась, и его место занял образ ласково улыбающейся женщины. То была Марина.
«На самом деле, история повторяется дважды, сначала в виде трагедии, затем в виде фарса. Тогда убийство, а сегодня оскорбление. И в том и другом случае себе приносим страдания, да еще другому, униженному тобой человеку. Род у меня, видно, такой невезучий — досаждала обидная мысль. Но тут сработал механизм защиты, найдя все объясняющий ответ: — От человека не зависит ход событий: никто не знает дату своего рождения и смерти.
Именно в эту минуту Николай решился при первой же встрече предложить Марине выйти за него замуж, а с ее бывшим мужем поговорить по душам. Найти примирение. «Худой мир лучше доброй войны»! [45]
45
Марк Туллий Цицерон, древнеримский политик и философ.
Стремительное развитие событий отодвинули мирные планы капитан-лейтенанта Баранова. По трансляции прозвучала команда: «Вахтенной и дежурной службам заступить по-походному». Небольшой перерыв с треском в динамике, и новая команда: «По местам стоять, с якоря сниматься».
Поздним октябрьским вечером корабль наконец-то держал курс домой, на тридцать третий причал Владивостока.
Моряков встречали вечерние немигающие огни города, вытянувшиеся вдоль побережья светящейся изгибающейся цепочкой. Город и люди в нем походили на муравейник, большой и угрожающе гудящий. Единственный маяк, мерцая особым красным светом, казалось, думал о приближающем корабле. Заботился о его безопасности. Ложное ощущение мира проходит быстро, как скоротечный морской бой.
Не успели пришвартоваться, командира вызвали в штаб флота, расположенный через дорогу. Долго он там не задержался и вернулся к вечернему чаю, в десять часов вечера. Офицеры уже знали о рождении дочери и ожидали командира с огромным праздничным пирогом посередине стола. Каждому хотелось сделать хоть что-то приятное любимому начальнику. Втайне переживали за вызов в штаб, понимая, какую опасность для них это представляет. Никто не знал и об оценке их действий, особенно за морской бой. Подобные случаи на флоте происходят в мирное время крайне редко. Каждое несанкционированное свыше применение боевого оружия влечет долгие разборки, как правило, с судебным исходом. По тревожным лицам офицеров можно было понять: все прочитали в «Морском сборнике» историческую статью Шигина о политических репрессиях к военным и ожидали самого худшего, тем более все информационные каналы протрубили о срыве сделки по продаже американцам русского острова Матуа. Одни с сожалением, другие с восторгом! Сходились мнения лишь в причинах краха «сделки века». Виной «позора» считали агрессию военного российского корабля к американскому судну и таинственные находки на том самом необитаемом острове.