Тайна предсказания
Шрифт:
Флорентийский медик счел за лучшее испариться, поскольку ярость римлян, возмущенных этой проделкой, была неописуема. Когда Карвакки услышал о происшедшем, он со всей серьезностью потребовал, чтобы Папа, как глава Церкви, объявил войну герцогу Флорентийскому, ведь Микеланджело целых тридцать — и главных! — лет своей жизни провел в Риме, а значит, и покоиться должен в Риме. Что до пожеланий самого мастера, то было заявлено, будто все это лишь предположения, которые не соответствуют действительности.
В своем требовании Карвакки остался одиноким, но, как преемник флорентийца, добился высочайшей чести от Пия IV, а именно титул строителя собора Святого Петра.
Сообщение профессора Альбани привело Леберехта в такое замешательство, что в последующие дни ему с трудом удавалось ясно мыслить, не говоря уже о том, чтобы прийти к решению, как вести себя в создавшейся ситуации. Молодой человек знал лишь одно: надо действовать, прежде чем он сам станет жертвой темной доминиканской клики.
Марта, от которой не укрылась подавленность любимого, тщетно пыталась доискаться, что же мучает Леберехта, но тот молчал. Он даже не объяснился с ней до того дня, когда вернулся со стройки и нашел Марту плачущей в разоренном доме. Захлебываясь слезами, она поведала, что утром вышла из дома, чтобы вместе с Туллией заняться покупками. По возвращении она нашла дверь взломанной, мебель опрокинутой, шкафы и кровати перерытыми, но самым странным было то, что ничего не пропало.
— Может, это связано с той таинственной книгой?
Леберехт кивнул.
— Так отдай им эту ужасную книгу, к которой липнет только кровь! — воскликнула Марта. — Это как проклятие, которое следует за нами повсюду. Пока эта книга будет в твоем распоряжении, мы никогда не найдем покоя.
Леберехт обнял Марту, прижал к себе и сказал:
— Нет, Марта, напротив, пока книга Коперника находится в наших руках, нам нечего бояться, ведь они сделают для нас все, только бы заполучить ее.
— Значит, здесь, в доме, ее больше нет?
— Нет, — ответил Леберехт. — И пожалуйста, не спрашивай, где я ее спрятал, — это будет лишь обременять тебя.
Той же ночью Леберехт рассказал Марте о содержании книги: о конце света, который вычислил Коперник, о том, что все должно быть совсем не так, как предрекается в Писании. Наконец он признался, что у него лишь одна цель: с помощью этой книги восстановить честь своего отца.
Когда Леберехт закончил, над Квириналом уже забрезжило утро.
Потрясенная и обессиленная, Марта сидела, вжавшись в подушку. Молитвенно сложив ладони, она смотрела перед собой. Ей было не по себе, и все вокруг казалось бессмысленным.
— Зачем тогда строить собор Святого Петра? — спросила Марта.
Леберехт пожал плечами.
— Мессер Микеланджело, разумеется, знал, что ждет человечество, однако же продолжал создавать величайшие произведения искусства. Почему? Духу человеческому свойственно сопротивляться тому, чтобы признать свой конец. Это шанс всех религий и прежде всего христианства.
— А этот Коперник достоин доверия? Я имею в виду, он же мог неправильно рассчитать…
— Это желание и надежда всех, кто знает об этом. Самые видные математики вот уже двадцать лет решают эту проблему, и до сих пор никто не смог опровергнуть Коперника. Если бы это удалось, то курия вряд ли бы проявляла такой настойчивый интерес к книге. Несчастье для человечества — наше счастье, понимаешь?
Марта уставилась в пустоту перед собой. То, что только что объяснил ей Леберехт, превосходило ее разумение. Наученная прошлым, она знала, что уничтожить жизнь человека было проще простого, но уничтожить целый мир… Намерение Леберехта шантажировать священный трибунал с помощью книги Коперника сначала было лишь мечтой, желанием, которое переросло в одержимость. Но после того как он осознал серьезность своего положения здесь, в стороне от прежних событий, это, пожалуй, и в самом деле стало его единственным шансом остаться в живых.
Издавна Леберехта интересовали происки инквизиции, которая окопалась в мрачном, отталкивающем на вид здании, столь же мрачном и отталкивающем, как и те решения, которые здесь принимались. Однажды он неожиданно для себя встретился с великим инквизитором, фра Микеле, лысым толстобрюхим доминиканцем с вьющимися баками, как у Пия IV. К его удивлению, тот интересовался строительными работами в соборе Святого Петра, что было в высшей степени необычно для инквизитора. В отличие от Pontifex maximus, который едва ли не ежедневно пешком или на лошади появлялся в Риме, приветливо болтал с каждым о погоде или о святых, фра Микеле считался человеком холодным и закрытым, не терпящим, когда посторонние вообще приближались к нему. Так что ничего удивительного в том, что Пий IV не мог выносить фра Микеле и представляемую им инквизицию, не было. Папа не принимал участия ни в одном разбирательстве, но, с другой стороны, не отваживался встряхнуть это учреждение.
Как враг Папы, кардинал Лоренцо Карафа был полезен фра Микеле; по крайней мере, кардинал располагал необходимыми контактами, чтобы пригласить немецкоязычного бригадира каменотесов в священный трибунал. Обычно посетители со стороны избегали контактов с инквизицией, ведь вызов в inquisitione haereticae pravitatis [87] был чреват роковыми последствиями.
Фра Микеле, святоша низкого происхождения из Боско, что близ Александрии, ненавидел немцев, поскольку они породили протестантизм и массу опасных еретиков и перевели Священное Писание на свой язык, а это, последуй прочие их примеру, могло бы привести к вавилонскому смешению языков и концу Святой Матери Церкви.
87
Для выявления еретической испорченности. (Примеч. автора.)
— Чего ты хочешь? Будь краток!
Леберехт и не ждал более любезного приветствия. Великий инквизитор был облачен в красное, он носил длинные красные перчатки из шелка и восседал за простым черным деревянным столом, который вместе с тремя стульями составлял единственную мебель в комнате.
— Я пришел, — начал Леберехт, вспоминая свою лучшую цицероновскую латынь, которая была очень далека от церковной латыни священников, — чтобы поведать о вопиющей несправедливости, которую учинил священный трибунал одного немецкого города (название оного я с тех пор не произношу) по отношению к моему отцу, Адаму Фридриху Хаманну. Отец мой был похоронен в освященной земле, но явились свидетели против него, которые якобы видели его дух, бродивший по городу. Эти недостойные доверия люди дают свидетельства против всех и каждого, только плати…