Шрифт:
Пролог.
Димитрий сидел неподвижно в своём обшарпанном старом кресле, которое от сырости уже практически развалилось, когда услышал шаги. «Шаг, шаг и ещё раз… Узнаю эту походку, – подумал Димитрий. – Лёгкая, изящная. Это – моя дорогая сестра Камилла. Ну да, кто же ещё имеет возможность сюда прийти, кроме неё? Это же она заточила меня в этом холодном и сыром погребе на целых сто лет, а ныне глумится, принося раз в месяц какого-нибудь небольшого зверя. Этого мне достаточно для того, чтобы не свалиться в длительную спячку, но в то же время я остаюсь слабым. У меня нет сил даже встать с места, хотя раз в десять лет она приносит мне
– Смелее, ну же! – шептал Димитрий. – Собственно, что ты мне сегодня принесла, мышь или что-нибудь существеннее?
Он так и сидел неподвижно, будто ему было всё равно, придёт она или нет. Гордость для него была важнее чувства голода.
– Была бы моя воля, то ничего б не принесла. Но ты – мой брат, и я обязана о тебе заботиться, – сказала Камилла с брезгливостью на лице.
– Ха-ха, как же это забавно. В случае если бы ты хлопотала, то привела б мне молоденькую персону, лет, например, двадцати, невинную, с белоснежной кожей, и чтобы в обязательном порядке она посещала храм каждую службу. У них кровь самая сладкая.
Его глаза налились кровью от одной лишь мысли, как он вцепится собственными белыми клыками в её светлую кожу на шейке и осушит бедолагу до последней капли.
– Опасаюсь тебя огорчить, но скорее всего в данный момент подобной девицы ты не отыщешь, – её ухмылку заметил даже Димитрий.
– Как это?
– Понимаешь, братец, сейчас пошла такая молодёжь, что в двадцать уже, собственно, невинных практически нет. А чтобы и в храм ещё ходила каждую службу, хм… Я предполагаю, что тебе это время понравилось бы. Безнравственные девы на каждом шагу, брат брата убивает из-за какой-нибудь мелочи. Хотя кровь, вероятно, у них не такая уж и сладкая, как прежде была. Они сейчас едят что попало и, вообще, не следят за собственным самочувствием.
– Благодарю за лекцию! – он повернулся лицом к Камилле и продолжил: – Я, когда выйду отсюда, как-нибудь сам разберусь. Но у тебя, я надеюсь, меню прежнее? Всё те же белочки, они-то еду не меняли! – он ухмыльнулся, глядя ей в лицо.
– Да не скажи, из-за этих химикатов и я страдаю.
Она медленно спустилась по лестнице и подошла к стальной двери, которая делила комнату Димитрия на две части. Включив свет, она швырнула кролика прямо в руки своему брату.
– Ешь! – брезгливо сказала она.
Кролик не успел и пискнуть, как Димитрий осушил его до последней капли. Набравшись сил, он встал, облизал собственные тускло-розовые губы и за секунду оказался у двери. Камилла на миг ужаснулась, её глаза расширились, но всё же она не сдвинулась с места.
– Страшно? Я полагаю, да. Пойми, я всё же выйду отсюда и тогда вырву твоё сердце и засушу его на память. Или же ты думаешь, что я тут буду вечно?
Он взглянул прямо ей в глаза, стремясь прочесть в них хоть что-то. Камилла отвела взгляд в сторону и сказала:
– Я была бы только рада, если бы ты оставался взаперти ещё тысячу лет! – её голос был уверенным как никогда.
– Ха-ха.
– Как же я могу его забыть? Я тогда шла из храма и услышала крик девушки, – Камилла на некоторое время умолкла и с ненавистью продолжила: – Я побежала на вопль к сеновалу и заметила тебя. Ты был подобен монстру из книжки, которую я читала на днях. Твоё лицо было запачкано кровью, а глаза были большими и заполненными злобой, потому что я тебя заметила. Ты оскалил свои белоснежные ровные клыки и зарычал как дикий зверь. А затем с улыбкой крикнул: «Беги!».
– О да. Это мой любимый момент. Когда жертва испугана и пытается спастись, она не знает, в какую сторону бежать, и в суете бежит куда глаза глядят. А ты – нет, ты посмотрела прямо мне в глаза и начала молиться, держа крестик в руках. Я до сих пор его храню, – он вытащил из кармана брюк крестик, посмотрел на него и продолжил: – Как память о той юной и беззащитной особе, которой ты была.
– Ты догнал меня возле входа в храм и сказал, что это не больно. Я лишь успела увидеть твои налитые кровью глаза, и по телу пробежала дрожь, а в конце – ощущение холода и страха.
Камилла произнесла эти слова тихо и безнадёжно, как будто пережила тот момент вновь. Она застыла на месте как каменная скульптура. Этот момент у Димитрия был самым любимым в рассказе. Он наслаждался неутихающей болью Камиллы.
– А через пару часов ты осушила собственного возлюбленного! Как там его звали?
– Карл! Он был священником, а не моим возлюбленным! И другом.
Её взгляд переместился в дальний угол комнаты, в котором, кроме паутины, ничего не было. Она старалась не встречаться взглядом с Димитрием, чтобы не доставлять ему удовольствия своей болью.
– Ой, ну не нужно так печально. Ты, вообще, должна меня благодарить за то, что прожила великолепных 119 лет на этом свете. А имела возможность умереть, к примеру, от чумы или же от старости.
Димитрий скорчил гримасу, когда представил Камиллу старой, в морщинах, бредущей по улице, сгорбленной и с тростью в руках.
– Представляешь себя с седыми волосами, вся такая сморщенная. А сейчас взгляни на себя! Ты – красотка, твои великолепные русые волосы переливаются на солнце, а на твоём белом личике нет ни единой морщинки. И, тем более, никаких прыщей!
– А за то, что ты принудил меня убить наших родителей, я тоже обязана тебя благодарить?
– Они желали сжечь нас живьём на костре! А ты до сих пор испытываешь вину за их смерть? Да, сложный случай.
Он представил, что у него в руке спелое сочное яблоко, которое он надкусывает, и его аромат разносится по всей комнате. Камилла сделала вид, что не заметила эту жалкую пародию, и продолжила:
– Ты внушил мне, чтобы я убивала их мучительно и долго. И при этом я осознавала, что делаю. Ты желал, чтобы я вечно помнила этот момент. Я тебе этого никогда не прощу.