Тайна Санкт-Петербурга. Сенсационное открытие возникновения города. К 300-летию основания
Шрифт:
Центром их изучения стал кружок гуманистов во Флоренции — так называемая Платоновская Академия, открыто действовавшая с 1459 года. Рим отвергал все, что проистекало от Константинополя.
Почему разногласия между двумя ветвями христианства за более чем тысячелетие так и не были урегулированы? Протоирей Александр Мень в работе [68] высказывает интересную мысль. Он говорит, что, «казалось бы, никто из Двенадцати (Апостолов — учеников Иисуса Христа) не был в состоянии понять Христа, как понял бы его образованный и талантливый человек, а таких учеников Иисус без труда нашел бы в Иерусалиме, и это придало бы Его общине больший авторитет… Но… случись
И Александр Мень делает вывод [68]: «Именно благодаря им дух и в значительной мере буква Благой Вести будут донесены до нас чистым, незамутненным источником». 3 точки зрения теории передачи информации все верно. Но в то же время в течение как минимум 1440 лет в Западной Европе только и занимались тем, что «дословно запоминали слова Учителя», «не в состоянии понять Христа», ибо боялись, что, «пропустив их через призму гения, от них осталась бы лишь тень, а в конце концов исчезла и она».
При этом с помощью инквизиции от людей отсекали какую бы то ни было другую, кроме «буквы Благой Вести», информацию, а гениев, способных думать, уничтожали.
Ф. М. Достоевский в «Сне смешного человека» гениально, в нескольких строчках, очень страшных, если в них вдуматься, иносказательно рассказывает историю западно-европейской христианской цивилизации: «Они познали скорбь и полюбили скорбь, они жаждали мучения и говорили, что истина достигается лишь мучениями.
Тогда у них явились казни.
Когда они стали злы, то начали говорить о братстве и гуманности и поняли эти идеи.
Когда они стали преступны, то изобрели справедливость и предписали себе целые кодексы, чтобы сохранить ее, а для обозначения кодексов поставили гильотину.
Они чуть-чуть лишь помнили о том, что потеряли, даже не хотели верить тому, что были когда-то невинны и счастливы. Они смеялись даже над возможностью этого прежнего их счастья и называли его мечтой…
Утратив всякую веру в бывшее счастье, назвав ее сказкой, они до того захотели быть невинными и счастливыми вновь и опять, что пали перед желаниями сердца своего, как дети, обоготворили это желание, настроили храмов и стали молиться своей же идее, своему же „желанию“, в то же время вполне веруя в неисполнимость и неосуществимость его.
И, однако, если бы только могло так случиться, что они возвратились в то невинное и счастливое состояние, которое они утратили, и если бы кто-нибудь вдруг им показал его вновь и спросил их: хотят ли они возвратиться к нему? — то они, наверное бы, отказались…
Они воспевали страдания в песнях своих.
Я ходил между ними, ломая руки, и плакал над ними, но любил их, может быть, еще больше, чем прежде, когда на лицах их еще было страдание и когда они были невинны и столь прекрасны.
Я полюбил их оскверненную ими землю еще больше, чем когда она была раем, за то лишь, что на ней явилось горем».
Провозглашение в новое время приоритета прав человека, в частности, права свободно получать информацию (то есть с точки зрения все той же теории передачи информации, права на информационный шум) не изменило положения. В Византии же, а затем в Киевской Руси все было принципиально иначе — был выбор, было глубокое осмысление, сознательное принятие православия. Символично, что на Балканы — в Македонию, Грецию — христианство принес Святой Павел, который не входил в число избранных Христом Двенадцати.
6. Святой Павел
Его мирское имя Савл Тарсянин. Павел (Paulus) — второе имя, говорящее о его потомственном римском гражданстве. Он был не просто образованным, а тем, кого в наши дни назвали бы ученым и гениальным, ибо прошел очень сложный интеллектуальный и духовный путь от недовольства проповедующими веру в Иисуса Христа, настолько яростного, что вызвался участвовать в поимке и наказании первых христиан и даже поехал для этого в Дамаск, до такого погружения в новую веру, что смог внести в распространение христианства вклад, соизмеримый с миссионерской деятельностью Святого Петра.
Как проповедовал Святой Павел, хорошо пишет А. Мень [68]:
«Хотя философский гений Афин к тому времени поблек, имена и книги великих мудрецов здесь не были забыты. Их наследие изучали, вокруг их идей велись споры.
Когда-то в этом городе жили и работали Анаксагор и Сократ, Платон и Аристотель. Они размышляли о тайнах природы, познании, Высшем Начале, о бессмертии души, о добродетели.
Потом их сменили стоики и эпикурейцы, больше интересовавшиеся практическими вопросами морали; скептики и киники, которые подвергали осмеянию все привычные устои. Но в то время, когда в Афинах оказался апостол Павел, там уже не было значительных философов. Усталость мысли проявилась и в самом подходе к проблемам. Красивую фразу стали ценить больше, чем глубокую и оригинальную идею.
Философские диспуты, не затихавшие на Агоре, походили скорее на словесный спорт. Лука, видимо, хорошо знавший столицу Ахайи, метко обрисовал основное настроение умов, падких на интеллектуальную моду. По его словам, афиняне и посещавшие город иностранцы „ничем другим не заполняли свой досуг, как тем, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое“.
Не без смущения отважился Павел войти в контакт с этой публикой, исполненной снобизма и склонной к язвительным шуткам. Сам того не подозревая, он последовал примеру Сократа: начал гулять по Агоре и вступать в разговор со случайными людьми. Через несколько дней им заинтересовались последователи стоической и эпикурейской школ. Они заметили, что Павел знаком с элементами их доктрин. Но основной дух его бесед показался афинянам настолько странным, что они не могли взять в толк, чему он учит. Но все-таки Павел дождался дня, когда смог выступить перед большим собранием афинян.
Городской совет — Ареопаг, заседавший на Ареевом холме, — согласился выслушать странствующего философа. Совет едва ли собрался с серьезной целью: более вероятно, что его члены лишь хотели доставить себе маленькое развлечение. Павел же, напротив, подошел к делу вполне серьезно: с волнением и надеждой готовился он…
Высокий холм Арея находился близ Акрополя. Когда Павел по каменным ступеням поднялся на площадку, перед ним развернулась широкая панорама: с одной стороны голубое море, с другой — горы, а между ними на равнине — столица Эллады. Парфенон с окружавшими его постройками был теперь как на ладони. Огромная статуя богини поблескивала, отражая солнце. В этом месте, где все еще билось сердце древнего язычества, апостол… дал понять, что возвещает им не „чужое божество“, а того Бога, которого сами эллины смутно чувствовали.