Тайна седьмого уровня
Шрифт:
Вот и пришлось почти весь день под землей просидеть, еле выдержал. А как закончилось все, решил я по лесу пройтись. Я всегда после этих подземелий прогулку себе устраивал, воздухом дышал да чувства свои с ощущениями в порядок приводил: поделиться-то не с кем было, одно лишнее слово – и все, отслужился Толик Кондратский. Могли б, пожалуй, и под трибунал отправить «за подрыв боевого духа и идей марксистско-ленинского материализма среди подчиненных» и все такое прочее. Страшные времена были, внучок. (В этом месте я оторвался от письма и хмыкнул про себя: вот уж не ожидал от моего деда подобных заявлений! Не такой уж он, оказывается, закоренелый и непробиваемый материалист, каким я его считать привык!)
Вот иду я, значит, по территории –
Ну, я пистолет из кобуры вытащил да потихоньку вперед пошел, за кустами схоронился и жду, наблюдаю. Я эту полянку хорошо знал, там пригорочек небольшой был, с валуном в землю вросшим – я на нем во время своих прогулок обычно вторую сигарету выкуривал.
И вдруг вижу: валун этот с места сдвинулся и в сторону отъехал! У меня аж мурашки по коже – ну, думаю, не то я окончательно мозгами двинулся, не то и вправду нечистая сила шалит! Ан нет: валун-то, оказывается, непростой был – под ним дверь металлическая пряталась. Если не знать – ни за что не догадаешься!
Вот открылась она, в сторону отъехала, и из проема человек спиной вперед вылезать стал. В камуфляже пятнистом (такие во второй половине войны эсэсовские солдаты носили – видел, наверное?), с автоматом да небольшим плоским чемоданчиком в руках. Ну я, понятно, ждать, пока он, диверсант этот, полностью вылезет, не стал, подскочил, пистолет ему в затылок нацелил да ору по-немецки: «вылезай, бросай автомат да ложись на землю, только без глупостей, я с такого расстояния, мол, не промахнусь». Вылез он, на землю дисциплинированно плюхнулся, правда, чемоданчик из руки так и не выпустил. Лежит молча, ждет, видно, когда я подойду. Только я не такой дурак, чтоб с диверсантом из С С в рукопашной сходиться – подскочил да и врезал ему пистолетом по затылку. Вырубил в общем. И пока он без чувств валялся, я его аккуратненько его же ремнем повязал. Потом водой из фляжки лицо ему сбрызнул, смотрю: очухался фриц. Подергался, конечно, немножко, пока не понял, что освободиться не получится, да и успокоился. Ну, я его, понятное дело, спрашиваю: «Кто, мол, откуда, с каким заданием сюда?» —думал, честно говоря, что он молчать будет. А фриц вдруг разговорчивым оказался, сам ко мне обратился, да еще и с предложением – вот ведь какой наглец: он, мол, здесь с особым заданием в составе спецгруппы, с самолета пару дней назад на парашютах сброшенной, а задание его в том, чтоб на нижние ярусы пробраться да важные документы вот в этом самом чемоданчике вывезти. И ведь вижу: не врет! Я про этих диверсантов уже слышал, приходила нам информация. Только не повезло им сильно – то ли пилот ошибся, то ли еще что, но десантировались они в стороне от заданного района и напоролись на наши тыловые части. Бой, говорят, серьезный был – наши почти всех их там и положили, в плен никто не сдался. Но и наших полегло немало. Так-то вот…
А немец продолжает: «Я, мол, знаю, что ваши так вниз и не смогли проникнуть, потому как про запасные выходы не знали, а у меня, мол, и схема есть, и ключ от одного из них». Вот он мне и предлагает сделку: я его отпускаю, а документы, план расположения запасного входа да секретный ключ себе беру. Войне, мол, все равно капут, а потому у него особого желания за своего фюрера погибать нет. И на чемоданчик свой указывает – сам, мол, посмотри. Открыл я его и вижу – не соврал фриц: внутри папки какие-то, все с грифом «совершенно секретно» да с личной резолюцией Гитлера – серьезные, видать, документики! А фриц опять за свое: «Отпускай меня, скажешь – сбежал; а тебе за такую информацию все на свете простят».
Тут бы мне, конечно, возмутиться: мне, офицеру государственной безопасности, какой-то диверсант сделку предлагает! А только чувствую, что не могу, что наплевать мне на этого немца с большой горы. Главное – вот оно, то, что лично товарищ Сталин ищет, то, ради чего я
И знаешь, внучок, что я дальше сделал? Догадываешься, наверное… Ну да, отпустил я его – сначала, конечно, к потребовал показать, как вход в бункер открывается, и ключ у него забрал – а потом, не поверишь! – отпустил.
А ведь за такое уже не просто трибунал – высшая мера со стопроцентной вероятностью светила! Что со мной тогда происходило – не могу тебе объяснить: я вроде и контролировал свои поступки, а вроде за меня кто-то решал, что и как сделать нужно.
Забрал я документы, ноги немцу развязал: «Беги, – говорю, – пока не передумал! Глупость какую-нибудь сделаешь – пристрелю, имей в виду». А он только усмехнулся криво да и исчез в темноте, вроде и не было его. Меня, честно говоря, аж страх пронял – немец-то еще большим профессионалом оказался, чем я думал! Похоже, что ему меня завалить даже и со связанными руками раз плюнуть было. Только вот не стал он этого делать, да и не собирался, как я понимаю. И не столько он от меня этими документами откупился, сколько избавился от них как от тяжкого груза!
Так ведь и это еще не все, внучок! Я пока назад возвращался – столько всего передумал. И знаешь, что понял? Что не смогу эти документы, будь они трижды неладны, никому отдать. И рассказать о них никому не смогу. Потому как мной словно кто-то управлять продолжал: знаю, что должен поскорей рапорт оформить, документы все переписать, подшить да опечатать, а в голове не то что голос какой-то, а твердая уверенность: «не надо так делать». Словно приказывал мне кто-то: «спрячь все и молчи, не пришел еще срок». И ведь понимал, чем рискую – не одного себя подставляю, всю семью, всех вас на поколение вперед! – а сделать ничего не мог. И бороться с самим собой не мог, потому как твердо знал, что сделаю именно так, как требуется.
И что это было, кто мной управлял, – так я и не понял. Да и не хотел особо понять, честно говоря…
Но то, что все это с бункером тем проклятым связано – это точно. Не знаю, каким образом, но уж поверь мне, внучок!
Вот с тех пор, аккурат с самого сорок четвертого года, я их и прятал. А теперь вот тебе передаю. Решай сам, что с ними делать. Дело это давнее, позабытое.
Хотя после войны, насколько я знаю, еще не раз тот бункер обследовать пытались, пару раз даже ко мне обращались – как к непосредственному участнику событий, так сказать… Последний раз не то в восемьдесят девятом, не то в девяностом году этим Московский геологоразведочный институт занимался, программа «Гермес» может, слышал? Ее вроде ваше ведомство курировало. Со спутника якобы снимки какие-то делали. Но чем все закончилось, я не знаю – засекречено все было да в архив, как водится, сдано…
Ну а насчет самих документов… У сейфа моего задняя стенка снимается, надо только полки вытащить и ее вытянуть. Там все и спрятано – вроде и на виду, да кто догадается? И ключ тот, и схема, как вход найти.
Ключ, к слову, это просто такая пластинка железная со штырьками с обеих сторон – его нужно только вставить куда положено и надавить до щелчка. А дальше механизм замка сам все сделает, если, конечно, он за столько лет не заржавел да не испортился окончательно.
Только вот документы с немецкого тебе самому переводить придется – я, веришь ли, за столько лет так и не смог себя заставить к ним прикоснуться. Вроде табу на них или проклятье какое лежит. Может, ты сможешь…
Только ты-уж будь там поосторожнее —уж больно секретным все это было – сейчас, конечно, не сталинские времена, но кто знает…
Вот такие, внучок, дела. Все, что хотел сказать, я сказал, до остального сам доходи – я и в молодые-то годы ничего из того, что в бункере этом да в окрестностях его происходило, не понимал, а сейчас и подавно.