Тайна спящей царевны
Шрифт:
Алай часто исподтишка разглядывала людей своего племени, прогуливаясь, проходя мимо, сидя около жилищ, она знала про них многое, но в то же время они были загадочны, как ничто иное в мире. Они родились в это время, в этом месте. У них была определённая внешность и черты характера. Судьбы их переплетались самым странным образом — если бы Кертек выбрал не Кыдым, не родился бы Улагаш, да и сама Алай, была бы она найдена под копытами коня?
Или животные. Алай брала в руки маленькое существо, которое послушно замирало в её руках, только сквозь шкурку чувствовалось неистовое биение сердца. В этом сердечке, крохотном, дрожащем, и была самая большая тайна.
Их племя жило в красивом месте — на высокогорном плато, в междуречье двух рек, в небольшой долине с прижатыми к земле травами и кустарником. Странное сочетание — горы и степь. Словно земля подняла ладонь к небу, чтобы оттуда кто-то мог лучше видеть свое творение. Иногда Алай казалось, что она дышит здесь не воздухом, а вечностью, тем, что не имеет ни начала, ни конца.
Быстрокрылые птицы небесные поднимались ввысь, и Алай часто устремлялась за ними в бездонную синеву и сама становилась птицей. Холодный ветер, чувство разрывающей на части свободы, и там внизу — земля, её земля, белоснежная, изумрудная, цветущая, медно-золочёная, увядающая, но всегда прекрасная. Тогда сердце Алай преисполнялось нежности, и она давала клятву то ли себе, то ли небу:
— Никогда не предавай свою землю. Что бы ни было — защищай, бейся, умирай, но не сдавайся, не оставляй то, что дороже всего.
Какая-то весть летела издалека, весть, важная именно для нее, Алай. Он возвращается. Все эти годы Алай хранила Улагаша от смерти, посылала ему вещие сны и добрые знаки. А ещё поддерживала в нём огонёк обиды, который тлел, жёг и не давал ему вернуться. Но потом огонь погас. Человек умеет прощать. И в своем прощении может быть сильным и великодушным, как никто. Алай уже не смогла пробиться к чужому сердцу, заставить его обижаться или ненавидеть, потому что сердце стало твёрдым в своей любви и доброте.
Там, за многие дни пути, у спешащего человека билась в голове только одна мысль. Улагаш, не сведущий в предсказаниях, лучше её самой знал, что вернётся к ней, отберёт её у духов, отнимет силой. Он не боится. Всё его существо было подчинено одной цели, как когда-то сбежать от неё, так теперь во что бы то ни стало вернуться. К Алай, к Жеребёночку из тумана. Он сжимал в руках амулет с щербинкой у оленя в подбрюшье, и эта щербинка была ему дороже всего на свете.
Когда утром её позвали в посёлок, она ничего не предчувствовала. Не уловила странного во взгляде девушки, что пришла за ней. И только когда увидела знакомый дом, сердце дрогнуло и покатилось вниз. Отец лежал на войлочной подкладке, укрытый мехом. Мать стояла рядом, печальная и потерянная.
— Жеребёночек, отец умирает… — Нет, ни за что. Этого не могло быть, потому что не могло быть. Это сон, дурной сон, одно из её видений. Алай подошла к постели, перед ней лежал совсем седой, старый человек. Сердце её сжалось на мгновение так сильно, как будто его и вовсе не было.
— Ничего не случится, мама, — она взяла Кертека за руку. Рука была холодная и слабая. Алай села на край постели, пытаясь понять, что случилось, чем болен её отец, как она может помочь ему. Она согревала его руки, она
— Отпусти меня, Жеребёночек. Просто моё время пришло. Ты сама это знаешь. Теперь моя дорога — туда. Не кори себя, ведь не ты придумала старость.
— Папа, я смогу, я сумею. Тебе только кажется, что ты умираешь. Надо прогнать болезнь, и все будет, как раньше, ты будешь сильным и молодым, будешь пасти лошадей и играть с внуками. У тебя ещё много времени, не поддавайся.
— Мое время пришло, Алай. Будет час, когда ты поймёшь, как это бывает. А сейчас отпусти меня, не трать зря силы. Прощай. — Кертек закрыл глаза, и Кыдым в слезах бросилась оплакивать его.
Алай встала с постели. Вот как это бывает. Вот как это бывает. Одна фраза вертелась у неё в мозгу, как веретено, закручивая всё её существо в воронку. Просто умер, ушёл. Вот как это бывает. Боль о других бывала сильной, но сейчас ничто не могло сравниться с тем горем, которое охватило Алай. Завыть, как бродячий, раненый пес, выть, как волчица, потерявшая волчат, и чтобы от плача рушились горы, небо падало вниз, а звёзды уплывали по реке, сжигая всё вокруг. Завыть. Заплакать. Папа!
Всю ночь в долине бушевал ураган. Ливень был злой и холодный. Алай сидела в своем убежище, смотря на пламя костра, и тихие слёзы текли по её лицу. Она не понимала, кто и для чего так устроил мир.
В ту ночь ей был сон, страшный и правдивый. Будто вечером далекий голос звал её, и она вышла на пустынное плато. Серебристо-синий воздух неслышно висел вокруг. Далекий голос умолк. И в то же мгновение ветер сорвал сумерки с земли и унёс в небо, где они заклубились, как в пыльной буре, невообразимый грохот, как будто горы сталкивались между собой, заложил уши, ничто не стояло на месте, всё двигалось, гудело, неслось, и лишь посреди плато стояла Алай, тоненькая, маленькая фигурка. Ураган рвал её одежду на части, ураган пытался унести её, но не мог, потому что Алай держал корень, уходивший глубоко в землю, и что бы ни случилось, земля держала её крепче крепкого, как мать дитя. Потом ветер стих, и Алай услышала голос прямо у себя за спиной.
— Я здесь, — сказал голос, и от него пошли мурашки по телу, и задрожали руки, но когда Алай собралась повернуться и ответить, она проснулась. «Значит, вот как это будет». Неотвратимое надвигалось, и оставалось совсем мало времени.
Человек выступил из тьмы неслышно, появился из ниоткуда, словно вырос из границы между светом от костра и окружающей ночью. Алай ждала его прихода, но всё же вздрогнула.
— Приветствую тебя, госпожа Алай! Знаешь ли ты, зачем я здесь?
— Да, вождь.
— И что же ты мне ответишь?
— Это мой народ, и хочешь ли ты того или нет, я не отдам его тебе. Там, откуда ты пришёл, все можно решить силой, не так ли? Вас взрастили как воинов, и вы не знаете другой жизни, кроме войны. Но мой народ не таков, это племя жизни, для нас главное — жизнь, даже умирая, мы просто переправляемся на небесные пастбища. И чего же ты хочешь? Прийти, убить, подчинить? Лишить свободы?
— Ты очень высокомерна. Даже для шаманки.
— Я знаю цену своему высокомерию. Ты хочешь эту землю, но не знаешь, как подступиться. Твой злой голос говорит тебе: «Убивай, грабь, хватай, властвуй!». Но другой голос, у тебя в голове, шепчет: «Не трогай». Это мой голос. Я никогда не пущу тебя сюда, пока ты не сменишь намерения, пока ты не поймёшь, что нам нужен только мир.