Тайна старого Радуля
Шрифт:
– Сейчас же снимай штаны и курточку! – загремела Настасья Петровна.
Галя вся сжалась. В поисках защиты взглянула на Мишу.
– Ну подожди, подожди! Нельзя же так сразу. – Георгий Николаевич попытался успокоить жену и повернулся к Гале: – Задери штанину.
Ссадина под коленкой оказалась совсем пустяковой. Он пошел за бинтом и йодом. Тем временем Настасья Петровна включила электроплитку и поставила на нее большую кастрюлю с водой.
– Где же это вы так испачкались? – спрашивал Георгий Николаевич Галю, перевязывая ее коленку.
Девочка
Георгий Николаевич промыл также Мишину ссадину и украсил его щеку коричневой кляксой йода; одновременно он постарался объяснить Настасье Петровне, откуда ребята взялись и как они к ним попали.
– Мамочки ваши, наверно, дурные сны сейчас видят, – проворчала она.
– Ну пойдемте к нашему Петру Владимировичу! – настаивала Галя.
– Никуда ты не пойдешь! – резко оборвала ее Настасья Петровна. – Для чего я воду греть поставила? Я тебя сейчас купать буду. Ты у нас ночевать останешься.
Галя вся передернулась, захлопала мохнатыми ресницами.
– Я обязана стеречь больного! – звонко выпалила она. – Не беспокойтесь, у меня есть во что переодеться, у меня парадная пионерская форма – красный галстук, белая блузка и плиссированная юбка.
– Не пущу – и весь разговор! – отрубила Настасья Петровна. – Просто уму непостижимо – плиссированная юбка в такой дождь!
– Галя, ты мою жену все равно не переспоришь, – сказал Георгий Николаевич. – Но учти: она только делает вид, что сердится. Тебе же она хочет помочь, тебя же хочет получше устроить. Переночуешь у нас, а утром побежишь к своим.
– Нет, нет, нет! – Галя упрямо мотала кудрявой головой.
Тут до сих пор молчавший Миша сверкнул черными глазами, оттопырил верхнюю тонкую губу и произнес тоном важного начальника:
– Галя, как ответственный ночной дежурный разрешаю тебе покинуть свой пост и остаться в этой квартире.
И Галя тотчас же покорилась.
Георгий Николаевич надел резиновые сапоги и плащ, Настасья Петровна дала Мише свой малиновый, с капюшоном. Она вышла следом за мужем на крыльцо и напомнила ему:
– Та глава, которую ты никак не можешь закончить, кажется, опять забыта в светелочке?
– Ничего с ней не случится, пускай там переночует, – кинул он на ходу, открывая заднюю калитку, и в сопровождении Миши начал спускаться вдоль оврага по скользкой, заросшей кустами тропинке.
Дождь тем временем перестал, но часто и дробно капало с веток. Наверно, нигде в мире не пахло так упоительно, как в том овраге после дождя, да еще когда цвела черемуха. Георгий Николаевич светил фонариком. Осыпанные белыми гроздьями деревья едва выступали из кромешной тьмы. Полной грудью взрослый и мальчик вбирали в свои легкие чистейший озон, смешанный с тонким, чуть пряным запахом черемухи. Было совсем тепло и тихо. Лишь капли падали с веток: кап-кап-кап…
И вдруг совсем близко, в двух-трех шагах, защелкал соловей. Георгий Николаевич направил в черные кусты луч фонарика, соловей замолк, но тотчас же где-то в лесу за оврагом его песню перенял другой, потом третий…
– Какие это птички так хорошо поют? – спросил Миша.
– А ты разве не знаешь? Это же соловьи.
– В первый раз в жизни слышу, – признался он.
– Эх ты, московский мальчик! Миша обиделся.
– Мы уже пять дней как в походе, – сказал он, – очень много чего узнали, а вот про соловьев не успели.
Наконец оба спустились, вышли из оврага. Георгий Николаевич увидел догоравший костер и при его слабом свете различил темные очертания молчаливых палаток. Он насчитал их шесть.
– Вот тут. – Миша указал на самую крайнюю.
Внутри палатки было совсем сухо, только душно. Георгий Николаевич посветил фонариком и увидел мужчину, который лежал, закинув обнаженные мускулистые руки за голову. Под складками одеяла угадывалось его атлетическое телосложение и огромный рост.
У стенок палатки, поджав колени к подбородку, сидели две девочки и мальчик. Одна девочка была светловолосая, длиннолицая; другая, наоборот, круглолицая, толстая и краснощекая, в обычное время, видно, очень веселая и смешливая. И мальчик был такой же круглолицый, толстый и такой же смешливый. Но сейчас все трое выглядели хмурыми, осунувшимися.
Мужчина не спал; его русые, зачесанные назад волосы открывали широкие потные виски. От света фонарика он поморщился.
– Что с вами? – спросил Георгий Николаевич и поставил ему градусник.
Больной не отвечал. Его тусклые, словно налитые мутной водой глаза безучастно глядели куда-то в пространство.
– Что с вами? – повторил Георгий Николаевич свой вопрос. – Учтите, я врач.
Мужчина с усилием приподнялся на локтях.
– Выйдите отсюда, – коротко сказал он ребятам. – Я вас потом позову…
– Как же это вы, Петр Владимирович, так неосторожно! – упрекнул его Георгий Николаевич, оставшись вдвоем с больным. – В большом количестве щавелевая кислота вредна для организма.
– Это ребятам я наврал про щавель, чтобы не беспокоились. А на самом деле, доктор, беда. Все нутро переворачивается, даже ногой не могу пошевельнуть.
Георгий Николаевич начал щупать его живот.
– Тут болит? Тут болит? Вот тут? – спрашивал он.
– Да, тут. Вот не вовремя! Подозреваю, аппендицит у меня. Так, доктор?
Георгий Николаевич молчал. Молчал и Петр Владимирович. Вдруг больной повернул голову и спросил:
– А вы тут недалеко живете?
Георгий Николаевич в нескольких словах объяснил, кто он такой и как поселился в этом селе.
Петр Владимирович неожиданно приподнялся на локтях.
– Так вы только раньше работали врачом, а теперь вы писатель? К тому же детский? – воскликнул он. – И ваши книги ребята читали?
– Возможно, читали.
– А вы любите ребят?
– Раз я пишу для них, конечно, люблю… Пора было вынимать градусник.