Тайна старых картин
Шрифт:
– Товарищ подполковник! Вы будете работать, а я, значит, спокойно вечерами дома книжки читать? – он обиженно надул губы. – Да меня совесть замучает! И потом… мне тоже интересно!
Дубовик засмеялся:
– Ладно, не сердись! Вот тебе дневник штандартенфюрера СС Дитриха фон Лемке, – он достал из ящика стола блокнот, переданный ему Ниной Евдокимовной, и протянул Ерохину. – Прочитай спокойно,
– Так точно! – капитан в ответ также улыбнулся.
– Кстати, и немецкий свой подтянешь…
Год 1908, лето
Ночью, маясь на жарких перинах, Гордей Устинович всё обдумывал разговор с сестрой своей о «гиреле», золотой статуэтке, о которой знали в каждой избе села. Не было такой семьи, которая не поковырялась бы в холмах в поисках счастья. От дедов и прадедов ещё со времен нашествия монгольского шла молва об этой драгоценности. И, даже не сама фигурка девушки, по пересказам стариков, имела большую ценность, а алмаз, вставленный в неё. Был он необыкновенного желтого цвета, огромный, как голубиное яйцо. И «гирелу»-то никто не видел, а уж камня тем паче, но ведь верили, верили людишки, что была, была такая вещица. И подарил её, по слухам и летописным бумагам, то ли сам Чингисхан, то ли кто-то из его полководцев своей наложнице, которую полюбил и желал сделать женой, только умерла девушка, а, может, была и убита своими сородичами за любовь с врагом. И была похоронена вместе с нерожденным ребенком, которого оплакивал любовник покойной, а за то и подарок свой положил вместе с нею в могилу.
«Но ведь не бывает слухов на пустом месте» – рассуждал Гордей Устинович, растеряв от волнующих мыслей остатки сна. И, вроде, не был безмерно жаден, а вот ведь разбередили душу слова сестры, и страстно захотелось вдруг купцу узнать, верны ли слухи о находке археолога. А если так, то и «гирела» здесь где-то, рядом. Решив поговорить с волостным старшиной, узнать от него обо всем обходными путями, Гордей Устинович, наконец, уснул.
Утром, едва раскрыв глаза, Лыткин
Уездное начальство не раз наезжало с намерением наказать виновника многих семейных разладов, и из-за любвеобильности своей манкировавшего обязанностями своими на государственной службе, но встреченное обильным застольем, каждый раз отправлялось домой в низлежачем состоянии. И уж ни у кого не было сил журить или, тем паче, наказывать хлебосольного хозяина, когда в ноги отъезжающим ставилась огромная корзина с деревенскими подношениями, а в карман сюртуков клалась хрустящая «катенька».
Пров Савельич встретил гостя, как и всякий другой в этом селе, с широким гостеприимством, но с тайным вопросом, чем вызвано такое внимание. Гордей Устинович по своему положению в уездном собрании стоял не ниже многих именитых горожан. В один год был избран городским головой, но бюджет уезда был слаб и трещал по швам, и, чтобы не уронить себя в глазах своих избирателей, Лыткин вынуждался вкладывать свои, нажитые богатой торговлей, средства. Потому постарался быстро отойти от этой маетной должности, но уважение горожан всех сословий к себе сохранил. Содержал он и сиропитательный дом, в котором, как шелестел слушок, был у Гордея Устиновича свой интерес. Только вот совершенную истину так никто до конца и не разгадал.
Пройдясь от резных ворот под, краснеющими крупными ягодами, вишнями, хозяин с гостем взошли на большую террасу, где на огромном столе, покрытым вышитой скатертью стоял пузатый самовар из красной меди с большим фирменным клеймом фабрики Баташева. Сам стол был подготовлен под поздний завтрак. Худая желчная жена старшины покрикивала на молодую, кровь с молоком, девку, снующую между кухней и террасой.
Конец ознакомительного фрагмента.