Тайна стонущей пещеры
Шрифт:
«Брат прибыл. Похороны сегодня», быстро пробежал полковник глазами короткий текст на форменном бланке радиограммы.
— Наше предположение оправдывается.
— От Шарого что-нибудь еще было?
— Нет.
Полковник Коркин положил бланк на стол, взглянул на часы.
— Сейчас же, Иван Ефимович, берите людей и поезжайте в Заветное. И быстро! Езжайте напрямую, через перевал, старой леской дорогой. Часа за два доберетесь.
— Брать будем на месте диверсии?
— Там лучше разберешься. Тебе ведь не в первый раз, — облегченно вздохнул полковник и улыбнулся впервые за много дней.
ИДТИ
— Включи свет! Слышишь, Ви-и-итька! — дрожащим голосом молил Шумейкин. Но Сбитнев молчал. Не мог он сказать товарищам, что фонарика нет и они теперь не сделают и трех шагов в этой кромешной тьме. Да и куда идти?
После теплой дождевой воды в пещере, кажется, стало еще холоднее, и мокрых с ног до головы ребят колотила дрожь. Витя уткнулся подбородком в руки, сложенные на коленях, и бессмысленно смотрел перед собой. Почему-то в памяти возникли несложные события его коротенькой жизни, которая прошла так быстро в одном городе, в одном доме.
«Мама, как же ты будешь без меня? — мысленно обращался он к матери и ясно представил себе ее лицо, утомленное, с сеткой мелких морщин под глазами. Ведь тебе так много приходится работать — и на фабрике, и дома. И все это ты делаешь для того, чтобы мы не чувствовали нужды, учились, росли. Как ты устаешь, родная! Как я ждал того дня, когда смог бы по-настоящему помогать тебе»…
Всякий, кто знал Сбитнева, не подумал бы, что у этого всегда суховатого и резкого в разговоре подростка могут быть такие ласковые и теплые слова.
«Сейчас мама, наверное, на работе», — соображал Витя, забыв, что было воскресенье. Он вспомнил с болью о сестренке Вальке, оставшейся дома за хозяйку, и о совсем глупом Мишке, который, провожая его в поход, принес клещи и котенка. «А я еще накричал на него», — подумал Сбитнев, и ему стало очень жаль несмышленого братишку.
Потом Сбитнев вспомнил, что не вернул Ване Горелову книгу «Овод» — еще подумает, что хотел присвоить!..
С запоздалым раскаянием Сбитнев обвинил себя за то, что всегда издевался над Васей Коркиным.
Почему-то вспомнилось, как он увидел однажды Коркина вместе с матерью в «Гастрономе». Она купила Васе пирожное и упрашивала, чтобы он не пил яблочный сок: он, мол, наверняка грязный и из гнилых яблок. Мария Ивановна ни на шаг не отпускала от себя сына, называла его деточкой, ягодкой и обращалась с ним, как с ребенком. Вася только виновато оглядывался по сторонам и ежился, словно под холодным дождем.
С этого дня Сбитнев стал презирать Коркина.
Теперь Витя чувствовал себя виноватым за такое отношение к Коркину.
«Ведь в сущности Вася хоть и рассеянный, а хороший парень. Честный, прямой, умный, — думал Сбитнев. — Он, наверное, весь в своего отца». Отца Васи Коркина — полного добродушного полковника с двумя рядами орденских планок на кителе — Сбитнев видел однажды в школе перед родительским собранием.
Родители тогда еще не все сошлись, и собрание не начиналось. Отец и сын стояли в тени дерева у входа и вели шутливый разговор.
Сбитнев невольно удивился тогда, глядя на своего одноклассника. Перед ним был совсем другой Вася Коркин.
Он не робел, не ежился, не оглядывался
Но больше всего его поразило тогда то, что отец и сын разговаривали, как друзья, как равный с равным. У Сбитнева, не имевшего отца, шевельнулось чувство зависти к своему однокласснику, и впервые он с уважением посмотрел на Коркина-сына. Но вскоре этот эпизод забылся, и Вася Коркин остался для Сбитнева прежним маменькиным сынком-Ягодкой. Тем более, что в школу часто приходила Васина мать, которую Сбитнев очень недолюбливал.
Зинка громко чихнула и отвлекла Сбитнева от мыслей. Он повернулся, пристраивая удобнее замлевшую ногу, и замер в неудобной позе: в пещере появился какой-то новый, непонятный звук.
— Слышите, кто-то жует, — с тревогой прошептала Зинка.
Действительно, отдаленный звук напоминал медленное, ритмичное жевание огромного животного. С каждой секундой звук усиливался.
Так тянулось несколько минут. И вдруг непонятный звук раздался совсем отчетливо — уже в зале. Но теперь он не был похож на жевание. Скорее казалось, что кто-то огромный с жадностью гигантскими глотками пьет, роняя воду струйками с губ. Иногда звук замирал, но сейчас же раздавался снова и с большей силой.
Окаменевшие от ужаса ребята тесно прижались друг к другу. Они не верили в сказочные подземные чудовища, но в эту минуту у каждого появилась невольная мысль: «Неужели это то, что так страшно стонет в пещере?!»
СЫЧ ИДЕТ К ВЫХОДУ
Капитан Шарый подхватил упавший пистолет левой рукой и, преодолевая боль в плече, бросился за Рязановым. Случилось то, чего он больше всего опасался: шпион, по-видимому, запасся вторым выходом.
Рязанов скрылся в щели между толстыми сталагмитами. Шарый остановился за одним из них и осторожно выглянул. Сейчас же в темноте раздался выстрел. Пуля ударила над головой и рикошетом отскочила в противоположную стену.
«Я на свету — отличная мишень», — подумал Шарый, оглянувшись на «летучую мышь», стоявшую возле титикающей радиостанции. Он быстро снял с головы фуражку и осторожно высунул ее с правой стороны сталагмита, а сам бросился в левую. Расчет оказался верным: один за другим щелкнули два выстрела, и оба по фуражке; третий, запоздалый, выпущенный наугад, не причинил капитану вреда. Шарый уже был скрыт темнотой. Пробежав несколько шагов, Шарый остановился. Впереди послышалось шуршание плаща. Николай Арсентьевич пошевелил правой рукой и с радостью почувствовал, что она начинает действовать. Видимо, пуля не потревожила кости. Он отвел правую руку с фонарем в сторону, немного вперед, и включил свет. Рязанов метрах в тридцати впереди шел на ощупь, как слепой, держась за стену руками. Сзади на полу валялся брошенный плащ. Попав в яркий луч света, шпион заметался, точно заяц, от одной стены коридора к другой и, обернувшись, дважды выстрелил по свету. Капитан тотчас же выключил фонарик.