Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)
Шрифт:
Он знал, что вечером Нина пойдет в поселок к своим родителям (аэроклуб находился в шести километрах от поселка), он проводит ее и дорогой скажет о своей любви. Если ответ будет отрицательным, он напишет заявление начальству с просьбой перевести его в другой аэроклуб.
На полетах в тот день он был сумрачней обычного и ни с кем не говорил. После рабочего дня зашел к себе, поспешно переоделся и, выйдя из дома, увидел Нину. Около нее было уже трое «провожатых». Один из них с гордостью держал Нинин чемоданчик, в котором она носила комбинезон, шлем, очки и перчатки.
— Дремыч, — сказал парторг, — ты не забыл, что у нас совещание?
Дремов вытаращил глаза. Действительно, черт возьми, как это он забыл про это проклятое совещание!
— Не пойду, — сказал он решительно. — Не могу. Что хочешь думай, а вот не пойду — и все тут!
— Постой, постой, — начал было парторг, — да ты приди, скажи, мы обсудим и отпустим…
— Не пойду — и все тут, — упрямо повторил Дремов и, показав спину, поспешил вслед за Ниной, которая в сопровождении трех кавалеров выходила на дорогу.
Через минуту он нагнал их. Тот, который держал в руках Нинин чемоданчик, сказал насмешливо:
— Вася, какой ты нынче нарядный…
Дремов прервал его решительно:
— Ладно, нарядный не нарядный, давай-ка сюда чемоданчик. Сегодня я вас освобожу от роли провожатых.
— Видали такого! — возмутился парень. — Если хочешь, пойдем вместе…
— Я хочу провожать Нину один. Понятно? Идите назад.
Лицо Дремова выражало решимость, и «кавалеры» обратили свои взоры на Нину: как, дескать, она? Но она стояла безучастно, и парни отступились. Со смехом и шутками они двинулись назад. Тогда Дремов, обратившись к девушке, попросил разрешения проводить ее…
И откуда только у него взялось столько решимости!
Не оглянувшись на Дремова, Нина кивнула ему, и они пошли
Пылал закат, изумрудно зеленело поле, в немом очаровании застыла природа, и лишь чуть слышный шепот листьев леса нарушал тишину. Долго шли молча. Наконец Дремов остановился и через силу выдавил из себя:
— Нина…
Нина тоже остановилась, подняла на него ожидающий взгляд, а Дремов ничего не мог больше выговорить. Он искал и не находил нужных слов. У Нины не хватило терпения, и она заговорила сама {ведь она так долго ждала этой минуты!):
— Вася, неужели?.. Ведь, Вася, я с первой встречи… Ой, что я говорю?!
— Нина, я люблю, я боялся… Я никогда никому не говорил этих слов… Не знаю, как тебе объяснить… Я не могу без тебя…
— Вася, милый…
Раньше Нина проходила это расстояние за час. Теперь им не хватило ночи. Сколько было всего сказано!
На другой день Дремов выслушал нотацию парторга. Слушал и улыбался.
— Удивительно, — пожал плечами парторг. — Его ругают, а он улыбается, как малое дитя!
Потом, словно вспомнив что-то, подмигнул ему и спросил:
— А как, товарищ Дремов, ваши личные дела?
— Женюсь, товарищ парторг, — выпалил Василий. — Вот очередной выпуск курсантов сделаем — и, пожалуйста, на свадьбу.
А через несколько дней началась война. Она не разлучила Дремова и Нину,
И вот свершилось самое страшное. Дремова нет. Роковой день лег в жизни, как ужасный рубеж, как пропасть, отделяя все, что было «до», от того, что «после». И это «до» сейчас казалось чудесной сказкой, где все было красиво и необыкновенно. Да было ли это «до»? Было. Об этом напоминают подаренные генералом перчатки, томик Маяковского, приобретенный еще в школьные годы, и вот эти фотографии Дремова. Это свидетели ее короткого счастья.
«Зачем ты ушел, Вася? — шептали ее губы. — Какое горе, какое горе!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
В воскресенье утром Валентин, Сережка, Борис и Санька, пользуясь свободным временем, сидели в курилке и вели неторопливый, вялый разговор. Давала себя знать нагрузка. Каждый день было по восемь часов теоретических занятий, после которых обязательно находились тяжелые хозяйственные работы, а тут еще старшина требовал постоянного внешнего блеска.
Санька затянулся папиросным дымом и сказал:
— Я за эту неделю сделал вывод, что курсант авиации — это человек, который постоянно хочет есть и спать.
— Похоже на правду, — согласился Сережка. — Хорошо хоть сегодня никуда не тянут. Посидим, покурим…
— Эге, вот вы где! — раздался грозный голос старшины. — Все четверо ко мне! Бегом!
— Вот и покурили… — с грустью сказал Сережка.
Через минуту все четверо были у казармы.
— Стойте тут! — приказал старшина и скрылся в дверях.
Курсанты терялись в догадках: что же заставят делать? Дрова для кухни колоть или на склад- бочки с горючим катать? Против всяких ожиданий дело оказалось не только легким, но и приятным: их отправляли в город для закупки чернил, ручек, тетрадей и прочих канцелярских принадлежностей. Если учесть, что «увольнительных» в город курсантам еще не давали, то можно представить, как обрадовались друзья этому поручению.
Через некоторое время они бодро шагали к городу.
— Интересно получается в жизни, — говорил Сережка, — совсем недавно мы не ценили такой вот прогулки, а сейчас… Хорошо! Идем не в строю… Побываем в магазинах, а если быстро управимся с покупками, то даже и в кино сходим.
— В кино? — удивился Санька. — Что тебе, мало картин в нашем клубе? Я предлагаю забежать к Антону Фомичу. Помните? Он же очень приглашал. Я уверен, что нас там примут как надо. — И Санька блаженно зажмурился. Потом он осмотрелся по сторонам и, довольный своей свободой, решил воспользоваться ею со всей полнотой: расстегнул воротник гимнастерки до последней пуговицы, сдвинул на ухо пилотку, снял ремень и стал крутить им над головой, издавая воинственные нечленораздельные возгласы.
— Дурачься, дурачься, — сказал ему Борис, — увидит кто-нибудь, живо попадешь на кухню чистить картошку.