Тайна воцарения Романовых
Шрифт:
Становление русской цивилизации шло иным путем. Если материальные богатства, накопленные Византией, утекли на Запад, то Москва унаследовала ее главное духовное богатство, православие. В период, которого мы коснулись в этой главе, на Руси воссияла слава Св. Сергия Радонежского и отзвенели мечи Куликовской битвы. При Василии I великое княжение Владимирское стало наследственным достоянием Московских князей, под их власть перешли Нижегородские и Суздальские земли. При Василии II Темном прокатилась по стране междоусобица с Шемякой. А при Иване III Русь сбросила остатки зависимости от ордынских ханов и превратилась в мощное централизованное государство, вобравшее в себя Новгород, Тверь, Пермь, Вятку. При Василии III умы волновал спор между “иосифлянами” и “нестяжателями”, были
2. ЕВРОПА РАСКАЛЫВАЕТСЯ
Чтобы понять расклад политических сил, сложившийся в Европе, нужно еще коснуться таких явлений, как Реформация и Контрреформация. В начале XVI в. турецкие завоевания и португальские “открытия” вызвали смещение торговых путей, что подорвало итальянский транзит в Средиземноморье. Но крупные банкиры смогли пережить этот кризис, оперируя ранее накопленными богатствами. Первенствовали в данном отношении флорентийцы — семейства Медичи, Сакетти, Барберини. Их состояния сколачивались разными путями. Скажем, основатель дома Медичи Козимо ограбил папу Иоанна XXIII, в миру известного как пират Бальтазар Косса. Когда над ним сгустились тучи, он передал богатства на хранение Козимо, а когда папу низложили, тот их не вернул. Зато сына Козимо флорентийцы уже звали “отцом отечества”. Эти банкирские дома распространили влияние на всю Европу, их должниками было большинство монархов. Финансисты захватили и такую “кормушку”, как “святой престол”, из их семей выходили теперь кардиналы, епископы, папы. И несмотря на упадок хозяйства Италии, расцвет ее культуры продолжался. Папы Лев Х Медичи, Климент VII Медичи окружали себя роскошью, привлекали скульпторов и художников.
Но в религиозной сфере подобный расцвет сказался катастрофически. Допустим, как относиться к изображениям святых, если моделями для них становились проститутки и чьи-то содержанки? При Александре VI ряд святых был написан с Лукреции Борджиа и Розы Ваноцци, с ее лицом была нарисована Мадонна в базилике Св. Петра в Риме. Рафаэль при росписях Ватикана изобразил самую дорогую куртизанку Империю, подружку нескольких кардиналов. А знаменитую “Сикстинскую Мадонну”, как и еще десятка два Мадонн и святых, писал с Маргариты Лути, более известной по кличке Форнарина, которая славилась крайним беспутством, а самого Рафаэля свела в могилу гипертрофированной похотью.
Там, где сюжеты Священного Писания оказывались слишком скромными для заказчиков, на выручку приходила антика. Кстати, восхищаясь сейчас в музеях шедеврами Возрождения, мы забываем, что в свое время львиная доля этих картин и статуй выполняла функции… вульгарной порнографии. Разве что не массового, а индивидуального производства. Вельможу, покупающего картины, интересовали в первую очередь телесные прелести “венер” и “аполлонов”, а мастерство художника ценилось лишь тем, чтобы прелести получше получились.
В высших слоях общества устои веры разрушались, какая уж тут вера? Кардинал Беллармино философски шутил — мол, поскольку среди пап встречается немало злодеев, то сам факт существования католической церкви есть чудо. Веру оставляли в удел “темному” простонародью. А ее вакантное место стал заполнять культ разума. Как раз с этим связано появление мыслителей-“гуманистов”, начавших подменять христианские ценности системой эгоцентризма. Вместо “схоластики” — цитирования и комментирования принятых на веру церковных трудов прошлого, приоритет отдавался собственным логическим построениям. Субъективным, но “изящным”. И оправдывающим стройными доказательствами образ жизни знати.
Но для подобного образа жизни Риму требовались и огромные средства — их приток от средиземноморской торговли иссяк, а банкиры опустошать свои кошельки не стремились. И изыскивались другие источники. В связи со строительством собора Св. Петра по Европе потекли продавцы индульгенций. Изначальный их смысл — после покаяния грешника заменить ему епитимью уплатой определенной суммы. Но теперь индульгенции стали продавать, как товар, отпускающий все грехи, прошлые и будущие. Утверждалось, будто “папа волен затворять двери ада и отворять двери в рай”. В “Книге податей Римского двора” была даже установлена специальная “такса святого престола” на любой грех. Так, отпущение священнослужителю за распутство “будь то с монахинями внутри или вне стен его монастыря или же с родственниками и ближними или же с девицами” стоило 36 турнуа и 9 дукатов. А если еще требовалось отпущение “за извращение и за прегрешение против естества”, то вдвое больше.
Не удивительно, что люди стали возмущаться. И в 1517 г. профессор богословия Виттенбергского университета Мартин Лютер огласил свои “95 тезисов”, выступая против индульгенций, коррупции и разложения в церкви. Сперва он вовсе не думал о расколе, но получил огромную поддержку населения. И когда папа отлучил его, а император объявил вне закона, он уже счел себя в силе принять вызов, разработав собственное учение. Лютер был человеком с “комплексами”, давно переживал, что не может достичь праведности. И пришел вдруг к выводу, что Христос уже спас всех христиан своим пришествием. И спасены будут все, верующие в Него, независимо от их земных дел. Откуда вытекало следствие, что не нужна сама церковная организация, священство, монастыри. Это очень заинтересовало германских купцов, увидевших возможность не отстегивать десятину в церковный карман, а еще больше — нищих князей, косящихся на церковные богатства и земли. И когда Шпейерский рейхстаг под председательством императора проголосовал за нетерпимое отношение к лютеранству, 6 князей и 14 городов подписали протест, откуда и пошел термин “протестанты”.
Первые плоды Реформации стали кошмарными. Толпы лютеран грабили монастыри, храмы, изгоняя и убивая священников. Уничтожались статуи, иконы, картины. Учение, что все люди уже спасены Христом, а значит, все можно, обернулось разгулом насилия и разбоя. А раз Лютер встал на путь логического домысливания религии, нашлись и люди, продолжившие это домысливание. Стали плодиться секты вплоть до анабаптистов, пытавшихся строить “царство Божие” по своему разумению и отвергавших любую власть — если не нужна церковная, то светская и подавно. На таких обрушились и католики, и лютеране, и в Германии разразились крестьянские войны. Сектантов истребляли поголовно. В Цоберне единовременно казнили 18 тыс. А герцог Вильгельм Баварский строил пленных анабаптистов и давал выбор: “Кто отречется, будет обезглавлен, кто не отречется, будет сожжен”.
Главным защитником католицизма был Карл Габсбург. Внук императора Максимилиана I, он в результате хитросплетений династических браков в 1516 г. стал королем Испании Карлом I, а через три года унаследовал и трон деда под именем Карла V. Германская империя объединилась с Испанией, включая и ее заморские владения. Возникло государство, над которым “не заходит солнце”. Казалось бы, для такого монарха раздавить реформатов не составляло труда. Но не тут-то было! В это же время Карлу пришлось воевать еще и с турками, развернувшими наступление на Центральную Европу, с французами, и… с папой римским.
Потому что для соединения разных частей своей “всемирной империи” Карлу представлялось удобным подчинить Италию. Но на нее и накопленные итальянцами богатства раскатала губы и Франция. А папа, любивший житейские удовольствия, предпочел союз с ней суровым испанцам. Дрались круто. Папа Климент VII в отместку происпанскому семейству Колонна стер с лица земли 14 их селений, вырезав всех жителей вплоть до младенцев. А Карл двинул свою армию, которая в 1527 г. взяла Рим, грабила и потрошила его 9 месяцев, пока оккупантов не выгнали волна венерических болезней и чума от массы разлагающихся трупов — из 200 тыс. жителей в Риме уцелело 50 тыс. Но перелома в войне это не принесло. Французы в 1535 г. заключили против Габсбургов союз с Турцией, получив взямен право беспошлинной торговли на Востоке. Немецкие же князья-протестанты помогать императору отказывались, утверждая, что “паписты хуже турок”.