Тайна Воскресения
Шрифт:
Моя мама, выпускница и преподавательница Московского энергетического института, всегда помнила пронизанные благодатным теплом ненавязчивые уроки православной веры, которые были ей преподаны благочестивой бабушкой Александрой Михайловной Севей (урождённой Глебовой). Впоследствии мама рассказывала мне, что с кончиной бабушки любимые внучками молитвы «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся» как будто отошли на задний план, однако незримый свет веры сокровенно пребывал в их девичьих душах. Вот почему нужен был лишь духовный импульс для возвращения к Богу всей нашей семьи, никогда не отрекавшейся от своих русских корней. Страдая некоторыми хроническими недомоганиями, мама занималась оздоровительными упражнениями по системе йоги и вместе с тем испытывала внутреннюю потребность, заходя в православный храм, ставить свечи перед чтимыми ею образами и своими словами обращаться к Отцу Небесному… Как-то, сердечно помолившись пред старинной иконой преподобного Сергия Радонежского в Обыденском храме пророка Божия Илии, она почувствовала облегчение от томившего её недуга! Её ум и сердце вновь открывали
Вспоминаю, как, уже осознав себя христианином, я однажды решил подремать в родительской комнате на диване, но сон (несмотря на усталость) не шёл ко мне. Я испытывал труднообъяснимое беспокойство и ворочался с боку на бок. Наконец, повинуясь интуиции, сползши с дивана, я отверз его чрево и. о ужас! Там оказались целые залежи вредоносной самиздатовской литературы, которой хватило бы на всех жителей Калькутты и Дели!{Мама, по счастью, так и не добралась до этих книг. До поры до времени собирая подобную эзотерическую литературу, она почему-то убирала её подальше, не читая. Как говорится: «С глаз долой, из сердца вон».} Меня, по причине юношеского максимализма, охватило священное негодование! Подобно древнему благочестивому библейскому царю Иосии, я исполнился решимости «вырубить священные языческие рощи и разрушить идольские жертвенники на высотах»{В этих местах идолопоклонники совершали свои скверные жертвоприношения. См. 4 Цар. 23, 4-14}. Но как это осуществить? Выбросить книги в мусоропровод? Нереально. Сжечь? Негде. Вывалить в контейнер для отходов, сиротливо стоящий в переулке? Последняя мысль пришлась мне по душе, однако затем подступили сомнения: а что если какие-нибудь пионеры в поисках макулатуры найдут всю эту «йогическую мерзость» и, сами того не понимая, подвергнут растлению собственные души, а заодно погубят и весь совет дружины, распространив в школе яд восточных заблуждений? И вот с одобрения и позволения мамы я принялся за дело. Сложив у контейнера стопки с произведениями оккультных авторов, я должен был разорвать все книги на части, чтобы никто никогда не смог восстановить их содержание. Только близ воркующие голуби, с интересом поглядывавшие из тёплой лужи на «нового Фамусова»{«Уж коли зло пресечь: собрать все книги бы да сжечь», – говаривал герой грибоедовской комедии.}, да две-три проходящие мимо старушки были свидетелями этого необыкновенного сражения юноши-филолога с «прелестной литературой», которая постепенно обретала вид первобытной целлюлозы, подготовленной для переработки в туалетную бумагу.
Как бы то ни было, в маминой комнате с тех пор дышать стало свободнее, в чём со мною, кажется, охотно соглашались и весёлые огненно-красные соцветия азалии. Они каждый раз приветливо взирали на меня с подоконника, едва лишь я приближался к некогда злополучному, а теперь «дезинфицированному» дивану с намерением предаться лёгкому сну… Друзья мои! Кто из вас не помнит знакомой всякому русскому человеку поэтической строки: «О, сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух и опыт, сын ошибок трудных…»? Для меня, настрадавшегося во тьме заблуждений (как и для мамы), храм пророка Божия Илии в Обыденском переулке стал местом, где Господь, отъяв завесу тайны, явил душе чудный свет богопознания. Вы ещё не раз услышите о нём в моих скромных повествованиях. Полагаю, что для каждого искреннего христианина его родной приходской храм может быть назван поистине малой духовной родиной. Как воздействует на человеческую душу Божественная благодать? Неизреченно. Подвижники веры утверждают: если человек старается хранить простоту и незлобие, она становится для души лучшей и самой терпеливой учительницей! Особенно это явственно в храме, в месте сугубого обитания благодати. Там Божий Дух неслышно, незаметно осеняет вверившегося Ему христианина. Только ведомым ей одной образом врачует благодать душевные раны, освобождая ум от заблуждений и наставляя человека на целомудренное, благочестивое и праведное житие{Ср. Тит. 2, 12.}. Проще говоря, Бог открывает по-детски доверчивой душе все истины о Себе Самом, о мире и человеке; показывает ей конечную нравственную цель бытия и раскрывает духовное предназначение каждого из нас, Его разумных созданий.
Не эту ли чудесную учительницу – благодать Господню, имел в виду А. С. Пушкин, когда, воспоминая лицейские шаловливые годы, не без некоей горечи писал своей гениальной рукой:
Смиренная, одетая убого,Но видом величавая женаНад школою надзор хранила строго.Толпою нашею окружена,Приятным, сладким голосом, бывало,С младенцами беседует она.Её чела я помню покрывалоИ очи светлые, как небеса,Но я вникал в её беседы мало.Меня смущала строгая красаЕё чела, спокойных уст и взоров,И полные святыни словеса.Дичась её советов и укоров,Я про себя превратно толковалПонятный смысл правдивых разговоров…?{Отрывок из стихотворения «В начале жизни школу помню я.»} Кому из вас, дорогие мои читатели, неведомо то особое радостное, как бы самопроизвольно рождающееся в сердце состояние, которое все мы испытываем в преддверии Христовой Пасхи? Но было бы неправильно ограничивать эту затаённую радость лишь пределами собственной души. Нет, предощущение Пасхи разлито и вокруг нас, в живой природе! Великого Праздника ждут городские птахи, беззаботно снующие в ветвях тополей; по вечерам Пасха отражается в лужах талой воды вместе с кусочками закатного неба; она слышится в свежих ароматах готовой распуститься листвы. И земные недра, и заоблачные сферы – весь Божий мир ждёт не дождётся, когда можно будет присоединиться к тысячегласному человеческому (и конечно, ангельскому) хору, восклицающему: «Христос Воскресе!» В таком-то приподнятом, до конца мне самому непонятном радостном настроении я, студент первого курса филфака МГУ, направился в Обыденский храм, чтобы встретить свою едва ли не первую «сознательную» Пасху и стать участником (хотя ещё не причастником) Светлого Христова Воскресения. Придя загодя, около одиннадцати часов вечера, я, как всегда, примостился в трапезной части храма, выходящей к главному приделу. Обычно я становился близ иконы Божией Матери «Взыскание погибших», сыгравшей столь значительную роль в событиях последующих лет моей жизни. О как отрадно мне было слышать церковнославянское, может быть, не совсем ясное чтение книги Деяний Апостольских! Чтецы сменяли один другого. Кто уверенно, а кто и не без запинки, но все с ревностью свидетельствовали о благовестнических путешествиях апостола Павла.
Мил сердцу был и лёгкий шумок, исходивший от тихо переговаривающихся между собой прихожанок, в нарядных белых и красных одеждах пришедших в Отчий дом. Душа блаженствовала и «часов не наблюдала». Неожиданно меня вывел из этого предпасхального забытья очень полный, с красноватым лицом и выпроставшимися губами человек – служка Василий. Он, шумно дыша, с грубоватым простодушием вопросил о вещи, которая не могла мне присниться даже в самых радужных снах:
– На крестном ходе хоругвь нести хочешь? Ну мог ли я ответить отрицательно, несмотря на то, что не слишком точно знал, чем хоругвь отличается от обычной иконы?
– Тогда иди, бери стихарь и надевай его.
С этими словами он провёл меня к правой двери иконостаса и вынес золотисто-белое одеяние, которое я должен был тут же на себя и водрузить! Видимо, батюшка «заочно» благословил все стихари для добровольцев. Надев с трепетом эту чудную одежду, я покинул излюбленный мною уголок и встал с прочими хоругвеносцами, которые выстроились друг напротив друга посреди храма. Крепко сжимая древко старинной и довольно тяжёлой хоругви, я стоял во время пасхальной полунощницы ни жив ни мёртв, буквально утопая в нахлынувшем на меня счастье. Иль это я, «иль это только снится мне?»{Автор, очевидно, соотносит свою мысль с известной строчкой блоковского стихотворения «Незнакомка». – Прим. ред.}. Народ всё прибывал в храм, до тех пор, пока центральный и два боковых придела не заполнились до отказа. Но что мне было до тесноты и недостатка свежего воздуха?! Душа ликовала и как бы находилась вне тела и вне земной реальности со всей её ограниченностью и неудобствами!
Так, я думаю, гуси-лебеди подымаются на заре навстречу восходящему солнцу, без сожаления прощаясь с водной гладью, потревоженной их большими белыми крылами. Набирая высоту, птицы постепенно выстраиваются в искони заведённом порядке и издают торжествующий клич, который кажется нам на земле прощальным. На самом же деле он пронизан хвалой Создателю, наделившему пернатых дивной способностью бороздить без устали воздушные просторы. Время от времени я оглядывал сам себя и удивлялся красоте стихаря, края которого касались пола и делали мою фигуру похожей на статую. Оставалось совсем немного времени до начала крестного хода.
Внезапно меня осенила удивительная мысль: почему же нас учили, что мы произошли от обезьяны, когда всё совершенно не так? Ведь в этих блистающих ризах мы разительно похожи на ангелов; и моя душа столь явственно чувствует присутствие невесомых крыльев, раскрывшихся за спиной! Читатели! Обращаю ваше внимание, что ложные, уродливые представления о происхождении человека были мною изжиты в единочасье! Они оказались отброшенными, упразднёнными не в результате долгого изучения добытых археологами костных останков или логического опровержения дежурных концепций официальной антропологии и уж вовсе не вследствие мучительных раздумий о судьбах дарвинизма. Нет! Благодать, озарившая моё сознание, во мгновение ока дала мне увидеть и восчувствовать тайну библейского сотворения человека! Эта открывшаяся истина как будто распахнула ставни и двери ума, прежде накрепко заколоченные. Он тотчас подвигнулся, откликнувшись на благовестие. Сердце, вторя уму, исполнилось неземным миром от сознания нашего родства с Отцом Небесным, собравшим в храме Своих детей в пасхальную ночь. В это время отворились
Царские врата, всё пришло в движение; мы, участники крестного хода, должны были упредить священников, которые, торжественно шествуя в белоснежных ризах, запели какую-то чудную песнь. Через две минуты, уловив и поняв её смысл, я вместе со всем народом пел с разумной и глубокой верой: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити!..»
Священник Сергий Круглов
Воскресение – миг или процесс?