Тайна высокого дома
Шрифт:
Татьяна Петровна быстро выбежала из кабинета и через несколько минут возвратилась в сопровождении Марьи Петровны.
При виде своего отца в таком положении, она дико вскрикнула и, судорожно обвив его голову обеими руками, прижала к своей груди.
— Мария… ты… прощаешь… меня… И ты… также, Таня?.. Вы обе плачете, значит — да!.. Любите друг друга, не расставайтесь и будьте… счастливы… Я сделал много зла… но Господь видит мое раскаяние… Он, милосердный, простит меня… Я много выстрадал… Если бы мне только дождаться Иннокентия и Бориса…
— Если это облегчит ваши страдания, Петр Иннокентьевич, то я могу вам сказать, что он жив… — сказал Егор Никифоров.
Умирающий, упавший было в подушки, снова привстал.
— Кто это говорит?
— Старый ваш слуга, Петр Иннокентьевич…
— Это голос Егора…
— Он самый… Он здесь, перед вами… Он отбыл свой срок и вернулся на родину… Спасибо вам, большое спасибо за все то, что вы сделали для моей дочери… Я счастлив и давно уже забыл, что был на каторге…
Лицо умирающего просветлело.
— Егор… Егор… — бормотал он. — Я вижу тебя… О, я хотел бы еще жить… Дети, дети… смотрите, какой чудный свет… какое солнце… большое… яркое… все сплошь… одно солнце…
Он захрипел и вдруг вытянулся.
Егор Никифоров наклонился над ним и после некоторой паузы произнес:
— Представился… Царство ему небесное.
Обе женщины неудержимо зарыдали…
Весть о смерти Петра Иннокентьевича с быстротою молнии разлетелась по приискам и поселку, прикрашенная эпизодом ночного нападения неизвестных разбойников.
Все жалели бедного старика и его приемную дочь. О возвращении Марьи Петровны не знали даже в самом доме. В попыхах не обращали на нее внимания, да она и сама старалась не попадаться на глаза слугам.
Внутренно торжествовала одна прачка. Она считала свою судьбу обеспеченной:
«Так вот что хотел мой Семен у старика — его деньги… Значит, теперь все благополучно… Старику давно пора было умереть… Наследниками всего его богатства теперь являются Сеня и его отец, а я буду женой золотопромышленника… Вот будет веселая жизнь… Я — госпожа Толстых…»
Так мечтала она, ходя по двору, гордо подняв кверху свою тщательно напомаженную и причесанную голову.
Суждено ли сбыться ее мечтам — покажет будущее.
XXII
ВОЗВРАЩЕНИЕ ГЛАДКИХ
Было около восьми часов вечера, когда на двор высокого дома въехал тарантас и из него вышел Иннокентий Антипович Гладких.
Он ничего еще не знал о смерти Петра Иннокентьевича, но лицо его было печально — он не привез того, кого хотел.
По смущенным лицам слуг он догадался, что в доме что-то не ладно.
— Что случилось? — спросил он одного из слуг.
— Большое несчастье, Иннокентий Антипович… Петр Иннокентьевич.
— Заболел?..
— Хуже… умер…
Гладких вскрикнул, бросился в дом и в кабинет Толстых. Два женских испуганных голоса встретили его.
У тела покойного, лежавшего на кровати, он увидел
Молодая девушка, громко рыдая, упала к нему на грудь.
Иннокентий Антипович освободился от ее объятий и бросился на труп.
— Умер! — шептал он. — Умер без меня… Я не успел проститься с ним, не успел услыхать его последнюю волю… Боже, за что ты прогневался на него до конца… Он умер — непримиренный…
Он закрыл лицо руками и горько заплакал. Это продолжалось несколько минут. Он поборол себя, отнял руки от своего лица и обернулся к Тане, чтобы обнять ее.
Вдруг взгляд его упал на Марью Петровну. Он несколько минут смотрел на нее, а затем отшатнулся.
— Марья Петровна! Марья Петровна! — вскричал он.
— Да, Иннокентий Антипович, это я, — сказала она, протягивая ему обе руки. — Мой отец видел меня, он снял с меня свое проклятие и благословил меня… О вас он вспоминал все время… Если бы вы слышали его последние слова… Он исповедался перед людьми и умер спокойно на наших руках. А теперь скажите мне, — продолжала она дрожащим голосом, — где мой сын?
Гладких низко опустил голову и молчал.
— Вы молчите. Боже мой, что же это? — вскричала она.
— Успокойтесь… он в К., но он болен. У него нервная горячка… Из рассказа его товарища я узнал, что он еще в Завидове получил какое-то страшно поразившее его письмо, и больной уехал оттуда в К. Теперь он лежит без сознания… Бог даст, он поправится, но пока с ним нельзя говорить и, быть может, очень долго следует избегать всякого потрясения… пока он совсем не оправится и не окрепнет…
Татьяна Петровна при словах Гладких о письме машинально опустилась в кресло, вскрикнула и лишилась сознания…
Когда ее привели в чувство, она с рыданиями прошептала:
— Это все я наделала, несчастная, все я… Но я не знала!
— Что такое? — в один голос спросили Гладких и Марья Петровна.
Прерывая свои слова рыданиями, она рассказала им о посланном ею Борису Ивановичу письме, в котором она прощалась с ним навсегда и открыла ему, что она дочь Егора Никифорова.
— Теперь я понимаю… — сказал Иннокентий Антипович. — Он считает его убийцей своего отца, значит, дочь этого убийцы потеряна для него навсегда… Но успокойся, он выздоровеет, а после года траура мы вас повенчаем и вы заживете весело и счастливо…
Когда Гладких рассказали события этой ночи, то он заметил:
— Этот вор и убийца Петра никто иной, как Семен Порфирьевич… Но не будем думать об этом негодяе, надо позаботиться о нашем дорогом покойнике.
Он стал делать нужные распоряжения. В Завидово послали за простым гробом, чтобы в нем перевезти тело в К., где должны были быть похороны. Перевоз тела назначили на другой день, а до тех пор тело обмыли и положили на стол в зале, куда допускали всех проститься с покойником.
Марья Петровна не показывалась, она скрывалась в комнате Иннокентия Антиповича.