Тайная дипломатия Кремля
Шрифт:
В Москве между лидерами большевиков шли ожесточенные споры. ЦК отказывался подписывать мир с немцами, а многие требовали защищать революцию с оружием в руках. Теперь условия мира стали еще хуже: Россия теряла Прибалтику и часть Белоруссии. Города Карс, Батум и Ардаган надо было отдать Турции. Признать независимость Украины, немедленно демобилизовать армию и уплатить Германии 6 млрд марок контрибуции.
Ленин доказывал необходимость капитуляции – никакие потери не имеют значения: можно отказаться от Польши, Финляндии, признать независимость Украины, лишь бы сохранить власть. Троцкий не соглашался с ним, но, понимая опасность ситуации, воздержался при голосовании.
Академик Александр Николаевич Яковлев, бывший член политбюро ЦК КПСС, считал так: «В отношении Брестского мира Троцкий занял более-менее приличную позицию. Ленин руководствовался одним – “Отдай хоть половину страны, но власть сохрани”. А Троцкий был против мира с немцами. Дело не только в территориях, которые они могли захватить. Дело в контрибуции – и золото, и сырье поехало на Запад, к немцам. Вопрос с территориями после поражения Германии был решен, а что ушло в счет контрибуции – не вернулось, там осталось. Что же потом десятилетиями вызывало раздражение советских историков, описывавших историю заключения Брестского мира? То, что тогда члены ЦК посмели голосовать не по указанию Ленина, а по собственному разумению… Тогда еще не было ни рабского послушания, ни чиновничьего безразличия. У участников этой исторической драмы были собственные взгляды, и они считали своим долгом их защищать…»
Троцкий сказал Ленину:
– Мне кажется, что политически было бы целесообразно, если бы я как наркоминдел подал в отставку.
– Зачем? Мы, надеюсь, этих парламентских приемов заводить не будем.
– Но моя отставка будет означать для немцев радикальный поворот политики и усилит их доверие к нашей готовности действительно подписать на этот раз мирный договор.
Лев Давидович подал в отставку. На заседании ЦК Сталин, как записано в протоколе, сказал, что «он не делает ни тени упрека Троцкому, он также оценивает момент как кризис власти, но все же просит его выждать пару дней».
В этот период Троцкий еще оставался романтиком, революционером, не столкнувшимся с кровавой практикой революции. Но они с Лениным быстро менялись. Первым это ощутил Горький. Он писал в газете «Новая жизнь»: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия… Надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата».
«Троцкий с Лениным были люди, для которых власть-это все, – говорил академик Александр Яковлев. – Ради власти они были готовы на все. Убийца ведь появляется после первой крови. И вот этот запах крови их опьянил. До этого все дискуссии носили теоретический характер. Одни говорили: лучше без насилия, другие: а чего церемониться?.. А тут начали убивать, и все – судьба была определена. Они уже были готовы к большой крови».
13 марта 1918 года Совет народных комиссаров постановил:
«Товарища Троцкого, согласно его ходатайства, освободить от должности наркома по иностранным делам. Временным заместителем народного комиссара по иностранным делам назначить товарища Чичерина».
Отставка Троцкого стала облегчением и для него самого, и для Ленина, который поручил Льву Давидовичу куда более важное дело – создавать армию в качестве наркома и председателя Реввоенсовета республики.
На переговоры с немцами отправили новую делегацию. Ее возглавил член ЦК Григорий Яковлевич Сокольников. Вместе с ним командировали наркома внутренних дел Григория Ивановича Петровского и от Наркоминдела Льва Михайловича Карахана и Георгия Васильевича Чичерина.
«Делегация приехала из Петрограда особым поездом с двумя салонными вагонами, – вспоминал польский социалист Вацлав Сольский, член минского Совета рабочих и солдатских депутатов. – Карахан в это время производил впечатление восточного вельможи: одет он был как-то особенно элегантно, все лицо закрывала большая черная борода. Но в разговоре он оказался человеком довольно простым и очень веселым».
3 марта советская делегация подписала договор с «Четверным союзом». Первая мировая война для России закончилась. 22 марта договор был ратифицирован германским рейхстагом. Но большого облегчения он немцам не принес. Германские войска остались на Украине и на Кавказе (в надежде добраться до бакинских вышек), в Прибалтике и Белоруссии – в качестве оккупационной армии. Укрепить Западный фронт не удалось.
Никакой ненависти к Германии советское руководство не питало. Напротив, большевики проявили интерес к сближению с Берлином. Ведь немецкое правительство признало советскую власть и, более того, предлагало военное сотрудничество – против Белой армии и войск Антанты, высадившихся на территории России.
Кое-кого из большевиков, например Вацлава Воровского, который состоял советским представителем в Швеции, сближение с Германией смутило. Ленин успокоил его короткой запиской: “Помощи” никто не просил у немцев, а договорились о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурманск и Алексеева (генерала. – Л.М.). Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами».
По постановлению Совнаркома от 5 апреля 1918 года Адольф Иоффе поехал полпредом в Берлин. Немецким послом в Москву был назначен граф Мирбах. Судьба первых послов сложится трагически. Мирбаха в июле убьют социалисты-революционеры, которые так и не приняли Брестский мир и восстали против большевиков. Иоффе через девять лет, тяжело больной и лишенный работы как единомышленник Троцкого, застрелится.
Зинаида Гиппиус 26 апреля 1918 года записала в дневнике:
«Я хочу сказать два слова не о том, будет или не будет Германия свергать большевиков, а о некотором внутреннем ужасе, новом, дыхание которого вдруг почувствовалось. Это так называемая ГЕРМАНСКАЯ ОРИЕНТАЦИЯ. Уже не большевики (что большевики!), но все другие слои России как будто готовы повлечься к Германии, за Германиею пойти туда, куда она прикажет, послужить ей не только за страх, но и за “порядок”, если немцы его обещают, за крошечный кусок хлеба…
Я понимаю, изнутри понимаю это склонение России к тому, что зовется “германской ориентацией”… Это измученная, заглоданная большевиками, издыхающая Россия. Одуревшая, оглупевшая, хватающаяся за то, что видит пред собой. Что, мол, союзники! Далеко союзники! У них свои дела. А Германия уже здесь, близко. Она может устроить нам власть, дать порядок, дать завтра хоть кусочек хлеба…»
Но кайзеровская Германия сама не выдержала четырехлетней войны. Первыми восстали немецкие моряки, которые требовали мира. 4 ноября 1918 года кайзеровское правительство, считая, что начинающаяся революция – это результат подрывной деятельности русского большевизма, разорвало дипломатические отношения с Советской Россией и потребовало выезда из Берлина советского полпредства во главе с Иоффе. В тот же день германское правительство обратилось к державам Антанты с просьбой о перемирии.