Тайная история сталинских преступлений
Шрифт:
Эта идея понравилась Ягоде с Ежовым, и они отрядили в Горький опергруппу под руководством Воловича, заместителя начальника Оперативного управления НКВД. В задачи группы входил обыск химической и физической лабораторий пединститута для получения вещественных доказательств, подкрепляющих версию. Ягода рассчитывал, что в институтских лабораториях наверняка найдутся какие-нибудь взрывчатые вещества, применяемые при научных исследованиях. Как только они будут обнаружены, следователи заставят Нелидова и других его сослуживцев показать на допросах, что взрывчатка принадлежала троцкистам и предназначалась для изготовления бомб.
Группа Воловича провела в Горьком дней шесть или семь. По возвращении любивший порисоваться Волович пригласил всех начальников управлений и их заместителей в кабинет Молчанова, где должен был состояться его доклад о сенсационных результатах поездки.
Начал
С лукавой усмешкой Волович объявил, что это – оболочки для троцкистских бомб. Затем он во всеуслышанье зачитал несколько официальных документов, состряпанных им в Горьком. Один из документов удостоверял, что корпуса для бомб были обнаружены во время обыска зарытыми в песок в физической лаборатории пединститута, однако в списке оборудования лаборатории не значатся. Цель Воловича была ясна: показать, что шары принадлежали не лаборатории, а террористам, которые принесли их в институт и спрятали, чтобы в дальнейшем начинить взрывчатыми веществами.
– Когда один из лаборантов, – цинично повествовал Волович, – заметил, что эти корпуса дескать принадлежат лаборатории и когда-то применялись для физических исследований, я тут же его поймал: "Ага! Вам что-то о них известно? Присмотритесь-ка к ним получше и скажите мне, точно ли это те же самые!" Парень задрожал и сказал, что ошибся и видит их впервые.
Волович прочел также официальное заключение, составленное специалистом местного военного гарнизона. В заключении утверждалось, что эти металлические шары представляют собой корпуса для бомб и в случае заполнения взрывчатым веществом будут обладать "огромной разрушительной силой". Молчанов и его помощники не могли скрыть удовольствия от того, с какой ловкостью Волович сумел превратить безобидные металлические шары, совершенно очевидно относящиеся к оборудованию физической лаборатории, в зловещие "корпуса для бомб". Волович чувствовал себя героем. Документы, которые он прочел собравшимся, действительно производили некоторое впечатление. Что же касается шаров, то стоило взглянуть на них – и становилось ясно, что Волович попросту смошенничал.
Начальник погранвойск Фриновский взял со стола один из шаров и, поглядывая на него с презрительной усмешкой, обратился к Воловичу:
– Если вам требуются корпуса для бомб, можете зайти ко мне, я вам дам настоящие. У меня найдутся любые гранаты, какие только пожелаете: немецкие, английские, японские. А те, что вы сюда привезли, для бомб не годятся. Любой, хоть мало-мальски разбирающийся в этом деле, скажет вам то же самое!
После такой сцены энтузиазм сторонников "бомбовой" версии угас. Тем более что и Нелидов, предназначавшийся на роль конструктора бомб, по-прежнему отказывался подписывать ложные признания. Впрочем, организаторы процесса не смогли окончательно отвергнуть эту версию. Протокол обыска, произведённого в Горьковском пединституте, и другие бумаги, приведённые Воловичем, были присоединены к материалам дела. Но, насколько я помню государственный обвинитель не демонстрировал на суде эти металлические шары и не стремился обратить внимание судей на легенду насчёт бомб.
ЗОРОХ ФРИДМАН – ГЕРОЙ, ОСТАВШИЙСЯ НЕИЗВЕСТНЫМ
Среди оклеветанных Валентином Ольбергом был его старый, ещё по Латвии, друг – некто Зорох Фридман. Его не выволокли на скамью подсудимых в числе других обвиняемых. Не выступал он на суде и в роли свидетеля. В официальной стенограмме первого из московских процессов ему уделено всего несколько строк.
Вышинский. Что вам известно о Фридмане?
Ольберг. Фридман – это член берлинской троцкистской организации, засланный в Советский Союз.
Вышинский. А вы знаете, что он был связан с германской полицией?
Ольберг. Я слышал об этом.
За этими беглыми, как бы вскользь произнесёнными фразами никто, конечно, не мог разглядеть трагедию смелого и честного человека, который под невероятным давлением следственной машины не утратил человеческого достоинства и отказался спасать свою жизнь ценой сделки со своими мучителями.
В 1936 году Зороху Фридману было всего двадцать девять лет. Он был высок ростом, рыжий, голубоглазый. Типичный местечковый еврейский юноша. Всей душой восприняв учение Маркса и Ленина, он с ранней юности включился в революционное
В 1935 году Зороха Фридмана неожиданно арестовали. Его обвинили в том, что он в частном разговоре высказал мнение, будто советское правительство эксплуатирует рабочих ещё сильнее, чем капиталисты. Очень похоже, что донёс на него Ольберг. Особое совещание вынесло Фридману заочный приговор: десять лет Соловецкого концлагеря за контрреволюционную пропаганду.
Наступил год 1936-й. Отбирая кандидатов на предстоящий судебный процесс "троцкистско-зиновьевского террористического центра", руководители НКВД обратили внимание на то, что Фридман был приятелем Ольберга и прибыл в Советский Союз вместе с ним. Напрашивалась мысль попытаться представить Фридмана террористом, засланным в СССР самим Троцким. Приобщение Фридмана к "террористическому центру" имело тем больший смысл, что, уже находясь в заключении и имея десятилетний срок, он был полностью во власти "органов". Предполагалось, что, желая облегчить своё положение, Фридман окажется сговорчивым и согласится сыграть роль, предназначаемую ему на открытом судебном процессе. Фридмана доставили с Соловков в Москву и передали для "обработки" заместителю начальника Иностранного управления НКВД Борису Берману.
Вопреки ожиданиям, пребывание в Соловецких, лагерях не только не сломило Фридмана, но, напротив, закалило его. Он наотрез отказался играть роль контрреволюционера и террориста. Угрозы не производили на него никакого впечатления; обещаниям он не верил. Фридман сказал Берману, что однажды он уже имел глупость поверить обещаниям энкаведистского следователя и теперь расплачивается за это десятилетним сроком заключения.
По словам Фридмана, дело было так. Когда в 1935 году его арестовали, следователь НКВД Болеслав Рутковский объяснил ему, что если он откажется признать свою вину, его отправят в концентрационный лагерь; если же сознается и проявит искреннее раскаяние, то его вышлют из СССР как нежелательного иностранца. Рутковский прикинулся сочувствующим Фридману и посоветовал ему, "как коммунист коммунисту", подписать признание и отправиться в качестве принудительно высланного в свою Латвию. Фридман последовал "дружескому совету", подписал все документы – и в результате очутился на Соловках с десятилетним сроком.
В Соловецких лагерях Фридман повстречался с массой заключённых, которые попали сюда без малейшей вины, как и он сам. От них он успел ещё кое-что узнать о методах и приёмах следователей НКВД.
Так что теперь он предстал перед Берманом не наивным новичком, а закалённым противником, умудрённым собственным горьким опытом и опытом своих товарищей по Соловецким лагерям. Он держался вызывающе и отвечал резкостью на резкость.
Чтобы сломить его волю, Берман передал его группе следователей, которые подвергли его многосуточному непрерывному допросу. Тут всё пошло в ход – посулы, угрозы, психическое давление, моральные пытки. Однако Фридман был возвращён Берману таким же непримиримым, как раньше. Берман попытался сыграть на жажде любого человека выжить, но не добился успеха. Временами казалось, что их отношения до того накалились, что они вот-вот сцепятся в драке. В одну из таких минут Фридман бросил в лицо Берману:
– Вы хватаете ни в чём не повинных людей и заставляете их сознаваться, что они агенты гестапо. Что ж вы не ловите настоящих гестаповских шпионов? Вам не под силу? Вы не знаете, как их поймать!
Фридман проскандировал эти слова: "Вы не знаете, как их поймать!", – издевательски ведя указательным пальцем прямо перед физиономией Бермана, Тот решил, что Фридман специально вызывает его на драку, и после этого случая вообще избегал оставаться с ним наедине.
Как-то в моём присутствии Берман рассказал ещё об одной стычке с Фридманом. Берман, как правило, не ругался, но однажды дошёл до такого состояния, что стал осыпать своего подследственного всеми ругательствами, какие только мог припомнить. Фридман презрительно смерил его взглядом с ног до головы и процедил: "Жалкий интеллигент, даже ругаться не умеешь! Учись!" – и разразился потоком мата, такого сочного и свирепого, какого в Москве не услышишь. В таком мате топили своё горе и отчаяние соловецкие узники – там он его и наслушался.