Тайная военная разведка и борьба с ней
Шрифт:
В статье 33-й «Наставления» говорится, что
«контрразведка, всеми мерами стремясь к достижению общей цели, указанной в статье 1-й, <…> в частности должна:
а) ограждать войска, штабы, управления и заведения, обслуживающие армию, от проникновения в них агентов противника;
б) освещать по получении особых указаний генерал – квартирмейстера личный состав штабов, управлений, учреждений и заведений;
е) заблаговременно обнаруживать подготовляющиеся забастовки на заводах и фабриках, изготовляющих необходимые для армии и флота предметы и материалы».
Согласно статье 4-й «Наставления» контрразведывательное отделение Главного управления Генерального штаба, являясь в отношении контрразведки высшим регистрационным органом и отчетным учреждением для театра военных действий и всего государства,
Остальные девяносто статей «Наставления» мало чем отличаются от «Положения о контрразведывательных отделениях» мирного времени и касаются техники и регистрации работы. Главный недостаток этого «Наставления» -отсутствие органа для руководства всей контрразведкой вообще и на театре военных действий в частности, ибо Ставка этим делом совсем не занималась; Главное же управление Генерального штаба являлось лишь регистрационным и отчетным учреждением, а не руководящей инстанцией.
Насколько контрразведка во время Великой войны была в загоне видно хотя бы из того, что контрразведывательное отделение для охраны самой Ставки, а впоследствии и Государя Императора было сформировано лишь после принятия Его Величеством на Себя Верховного Командования. Это обстоятельство конечно было учтено врагами И 1ераторской России, несомненно имевшими там свои уши. В изданной Михаилом Лемке в 1920 году в Петрограде книге-дневнике «250 дней в Царской Ставке (25-го сентября 1915 года – 2-го июля 1916 года)» автор ее штабс-капитан запаса, переводчик в Ставке совершенно откровенно говорит о том, как он использовал доверчивость и халатность чинов Ставки до генерала Алексеева включительно, чтобы похищать секретные военные документы. Он копировал их почти что на глазах у всех и ежедневно в казенных пакетах отправлял их в Петроград с фельдъегерями.
На 216-й странице своей книги Михаил Лемке пишет: «Как я и думал, к Носкову (Генерального штаба полковнику, служившему в Ставке) приходил фельдъегерь спросить, знает ли он, что от меня ежедневно идут толстые пакеты на фельдъегерский корпус… Было отвечено утвердительно». Невзирая на подобное предупреждение Михаил Лемке ни на йоту не изменяет своего поведения вплоть до откомандирования его из Ставки 7-го июня 1916 года.
Из вышесказанного видно, насколько планомерно и продуктивно работала контрразведка в мирное время, настолько преступно беззаботно относились к ней на войне высшие чины армии до начальника штаба Верховного главнокомандующего включительно.
Образцом отрицательной постановки контрразведки является ее работа в Добровольческой армии. Причиной тому было нежелание использовать опыт сведущих лиц императорского режима в лице хотя бы уцелевших чинов жандармского корпуса, то есть введение и в это специальное дело узкой партийности. Это обстоятельство в связи с отсутствием каких-либо инструкций по контрразведке и ставило борьбу с неприятельскими шпионами в безнадежное положение. Между тем в гражданской войне контрразведке должно быть отведено более даже важное место, чем в войне с внешним противником благодаря легкости проникновения шпионов. Только этим обстоятельством и можно объяснить наличие в рядах белых армий таких изменников как Монкевиц, Добровольский, Достовалов, Скоблин и др., «имена же их Ты, Господи, веси».
Неразборчивость в делах привлечения лиц для занятия контрразведкой привела к целому ряду своевольных их деяний, дискредитировавших самую идею Белого движения. В конечном результате эта трагичность положения заставила штаб Добровольческой армии приняться за упорядочение этого важного дела, начав с разработки «Положения о контрразведке». Для рассмотрения проекта была создана комиссия из военных и гражданских лиц под председательством управлявшего военным отделом (военным министерством) генерала Вязмитинова. В нее был приглашен и я, хотя начиная со 2-го января 1918 года мне не находилось в Добровольческой армии места по партийным, конечно, соображениям. Открыв заседание комиссии, генерал Вязмитинов передал председательствование в ней мне. Комиссия эта рассмотрела проект Положения о контрразведке, который и представила затем на утверждение Главнокомандующему генералу Деникину.
Положение о контрразведке мало улучшило ведение ее в Добровольческой армии, так как ее верхам не удалось побороть разъедавшую партийность и привлечь к работе сведущих в этом деле лиц.
Особенностью постановки у нас контрразведки, в отличие от иностранцев, является передача ее в руки всецело военного ведомства, коему и надлежит самому оберегать себя от тайных врагов, а не доверять это дело государственной важности не заинтересованному в нем другому ведомству, такому как Министерство внутренних дел. Богатая по своим результатам работа нашей контрразведки после Русско-японской войны лишь подтверждает это мудрое решение. В самом деле, активная тайная разведка настолько изощряет ум ее руководителей в смысле постановки и выполнения ею целей, что применение этого опыта к родственной ей пассивной тайной разведке является вполне целесообразным. По этой же причине у нас как правило начальник контрразведывательного отделения подчинялся не генерал-квартирмейстеру, а начальнику разведывательного отделения. Это вызывалось не только желанием разгрузить первого от очень сложной и требующей кропотливой вдумчивости работы по контрразведке, но тем обстоятельством, что новое и живое дело контрразведки скорее по плечу молодому офицеру, чем занимающемуся разрабогкой главным образом оперативных вопросов генералу.
Прежде чем перейти к более подробному описанию технической стороны контрразведки, я остановлюсь на работе испытанного шпиона в нашей Ставке Михаила Лемке, базируясь на его же книге «250 дней в Царской Ставке». Это послужит кроме того и ответом на высказанное одним из моих слушателей желание, чтобы я более подробно осветил приемы шпионской работы.
Штабс-капитан запаса Лемке попадает в Ставку благодаря своему очень давнему знакомству с еще 1891 года с генерал-квартирмейстером при Верховном главнокомандующем генералом Пустовойтенко в доме его жены. Это обстоятельство создает непонятную между ними откровенность, доходящую даже до того, что он ставит Михаила Лемке в известность о веденной за ним «жандармской слежке». Мало того, генерал Пустовойтенко заставляет смотреть на него, Михаила Лемке и генерала Алексеева как на жертву «жандармского» произвола.
В Ставку Михаил Лемке попадает 25 сентября 1915 года в качестве переводчика. Его сначала привлекают к работе по делам печати, а затем с декабря и к дежурству по секретной аппаратной, где в открытую по аппарату Юза передавались секретные оперативные и другие распоряжения фронтов, военного министерства и др. Это свое положение в связи с неограниченным к нему доверием генералов Алексеева и особенно Пустовойтенко Михаил Лемке использовал очень мудро.
«Материалами для меня, говорит он в главе «О Дневнике», служили прежде всего бесчисленные документы, проходившие через или около меня, чаще же (и в очень большом числе) попадавшиеся мне под без устали искавшую их руку. Все они тщательно копировались, когда на месте, в управлении же (генерал-квартирмейстера), когда дома, когда в театре, в ресторане, на дежурстве, в аппаратной секретного телеграфа (больше всего) и так далее. Вторым источником были ежедневные беседы с самыми различными по своему положению людьми, хорошо знавшими то, что ставилось предметом умышленно направлявшегося мной разговора, причем я видел и знал – знаю и теперь, – что говорившие со мной никогда и не подозревали, с какой целью я затрагивал ту или другую тему… Вполне понимая ясно такого своего рода неслужебные занятия, я в самом же начале основательно пригляделся к мерам наблюдения за каждым из нас и когда понял, что и в Ставке все делалось по-русски спустя рукава и только формально, стал смелее, чем достигнул возможного максимума в выполнении своей цели, увеличивая, конечно, степень риска и тяжесть грозившей мне кары» (стр. 15-18).
Для характеристики этого халатного отношения Ставки к хранению секретов Лемке приводит следующее обстоятельство. «Эти карты (весьма секретные, с расположением войск фронтов) могут видеть все офицеры нашего управления (генерал-квартирмейстера) и никакой особенной тайной они не ограждаются» (стр. 38).
Если сопоставить это утверждение Лемке с тем, что он говорит в своем «Дневнике» от 16-го января 1916 года, как это видно из прилагаемой выписки, то будет понятно, какую богатую жатву он собрал, базируясь на безграничном к нему доверии генералов Алексеева и Пустовойтенко, с одной стороны, и на преступной небрежности чинов Ставки в деле охраны порученных им секретов, с другой.