Тайная жизнь писателей
Шрифт:
За последние десять дней я успел проштудировать все мыслимые материалы об острове. С 1955 года Бомон принадлежал скрытному семейству итальянских промышленников Гальинари, которые в начале 60-х годов вкладывали умопомрачительные суммы в обустройство острова, в том числе в канализацию, разбивку террас и в строительство одной из первых на побережье спортивных гаваней.
Годами развитие острова следовало четкому принципу: никогда не жертвовать благополучием жителей ради веяний современности. Для островитян существовали две существенные угрозы: спекулянты и туристы.
С целью ограничить строительство Совет острова
Справедливости ради надо уточнить, что Бомон не был враждебен к туристам, просто там для них ничего не было предусмотрено. На острове насчитывалось всего три кафе, два ресторанчика и одна пивная. Отеля не было, островитяне редко сдавали жилье приезжим. Но чем больше людям отбивали желание заглядывать на остров, тем более загадочным он казался, тем сильнее манил. Помимо местного населения, проживавшего там круглый год, имелись и богачи, хозяева второго типа жилья на острове. За десятилетия там прижились немногочисленные бизнесмены и художники, плененные безмятежностью этого буколического местечка. Одному владельцу хай-тек-компании и двум-трем солидным виноделам удалось обзавестись на острове виллами. Но богатство и известность там не ценились, привлекать к себе внимание не было принято. Островное сообщество не спешило раскрывать объятия новичкам, идя им навстречу только на том условии, что они примут ценности, соответствующие духу Бомона. Между прочим, недавно поселившиеся на острове люди защищали его ревностнее всех остальных.
Эта замкнутость вызывала критику и даже негодование у тех, кому дали от ворот поворот. В начале 1980-х годов правительство социалистов делало попытки выкупить Бомон – официальной целью объявлялось намерение внести его в список охраняемых территорий, но на самом деле задачей было покончить с его своеобразным статусом. Однако в ответ вскипела такая волна возмущения, что правительству пришлось отступить. Власти зарубили себе на носу, что остров Бомон – особенное место, крохотный, омываемый хрустальными водами райский уголок в считаных кабельтовых от побережья Вара, кусочек Франции, но все же не вполне Франция.
Высадившись на берег, я поволок свой чемодан по пристани. Спортивный порт был невелик, но прекрасно оборудован и полон очарования. Городок нависал кольцевым амфитеатром над гаванью, под безоблачным ослепительным небом пестрели ярусы разноцветных домиков. Сначала это зрелище напомнило мне греческий остров Идра, где я побывал в детстве с родителями, но стоило мне зашагать по крутым узким улочкам, и я переместился в Италию 60-х годов. Немного погодя, забравшись достаточно высоко, я впервые увидел белые песчаные пляжи и невольно сравнил их с дюнами Массачусетса. Завершая первое знакомство с островом по пути к центру городка под стук колесиков своего чемодана, я понял, что уникальность и волшебство Бомона – плоды именно этого неуловимого сочетания. Бомон оказался хамелеоном, ни на что не похожим, сопротивляющимся любой классификации, местом, не поддающимся анализу и обманывающим ожидания.
Я быстро добрался до центральной площади. Теперь все вокруг меня – не то деревня, не то провинциальный городок – казалось вышедшим из романа Жана Жионо. Сердце Бомона носило название «площадь Мучеников». Здесь имелось все, что полагается: тенистые деревья, башня с часами, монумент павшим солдатам, звонкий фонтан, площадка для игры в петанк.
Бок о бок, увитые виноградом, здесь стояли вывески местных ресторанчиков: «Сен-Жан-Ивер» и «Ле-Фор-де-Кафе». На террасе последнего я узнал сухой профиль Грегуара Одибера, доедавшего артишоки в перечном соусе. Больше всего он смахивал на старомодного школьного учителя: бороденка с проседью, тесная жилетка, длиннополый мятый пиджак из льна.
Узнав меня, он величественным жестом пригласил меня к себе за столик и налил, как школьнику, лимонаду.
– Должен первым делом предупредить: в конце года я закрываю лавочку, – сразу огорошил он меня.
– То есть как?
– Потому мне и понадобился сотрудник: надо все разобрать, сосчитать, провести последнюю инвентаризацию.
– А потом вы оставите ключи под дверью?
Он утвердительно кивнул, подбирая ломтем хлеба остатки оливкового масла из тарелки.
– Почему?
– Потому что мое занятие утратило смысл. Год за годом оно приносило все меньше денег, этот процесс необратим. А то вы не знаете, что к чему: власти не препятствуют процветанию гигантов сети, не платящих во Франции налоги.
Владелец книжного магазина вздохнул, немного поразмыслил и добавил, как фаталист-провокатор:
– Будем реалистами. Зачем тащиться в книжный магазин, когда со своего айфона можно в три клика заказать любую книгу?
– По массе причин! Вы уже нашли покупателя для своего гиблого бизнеса?
Одибер пожал плечами.
– Он никому не нужен. Нынче книга – самый нерентабельный товар. Мой книжный магазин – не первый, вынужденный закрыться. И не последний.
Он перелил остатки вина в графине себе в бокал и выпил залпом.
– Идемте, покажу вам «Алую розу», – сказал он, складывая салфетку и вставая.
Я зашагал следом за ним через площадь к магазину. Смертельно скучная витрина была заставлена книгами, собиравшими пыль уже много месяцев. Одибер толкнул дверь и посторонился, пропуская меня внутрь.
В магазине царила такая же тоска, как и на витрине. Мрачные стены превращали помещение в темную пещеру. Полки из ореховой древесины сами по себе выглядели привлекательно, но от отягощавшей их классики веяло отталкивающим снобизмом. То была культура в самом академическом понимании. Я уже начал понимать, что за человек Одибер, и догадывался, что его хватил бы удар от одного предложения торговать фантастикой, фэнтези и японскими комиксами.
– Сейчас познакомитесь с вашей комнатой, – сказал он, указывая на деревянную лестницу в глубине магазина.