Тайное проникновение. Секреты советской разведки

Павлов Виталий Григорьевич

Бригада должна закончить обработку за полтора, максимум два часа, и разведчик по заранее отработанному маршруту должен доставить сумку с документами агенту самое позднее к половине третьего утра, когда Джонсон подъедет на своей машине, но уже на другое место встречи, в двадцати минутах от места его работы.

Я могу ошибаться в отдельных деталях, вспоминая о том, что мне рассказывал Лазарев и что сообщал об этих операциях сам Джонсон на суде. Но в целом ясно, что времени в распоряжении резидентуры было чрезвычайно мало, зато много трудностей в обеспечении безопасной доставки документов как от Джонсона, так и особенно обратно к нему.

Представляя себе обстановку работы бригады над документами, я вспомнил о наших специалистах,

вынужденных вскрывать японскую дипломатическую почту в трясущемся вагоне. Они все же не были так жестко лимитированы во времени. И еще мне припомнилась сейчас книга Леруа-Фэнвилля, где он очень образно обрисовал накаленную до предела атмосферу, в которой из-за лимита времени работали французские специалисты, вскрывая чужие дипломатические вализы. Но и французы работали у себя дома, где, как говорят, и стены помогают, нашим же разведчикам приходилось остерегаться и французских контрразведчиков, и американских спецслужб.

Помню, как Анатолий Иванович, рассказывая об этой первой выемке документов из сейфа диспетчерского центра, вновь переживал предельное напряжение сил. Было заметно, что одна такая ночь стоила ему многих если не лет, то уж точно месяцев его разведывательной карьеры. Не случайно еще довольно молодым он ушел из жизни.

О том, что не в меньшем напряжении находился наш разведчик, участник этой необыкновенной операции ТФП, я уж не говорю. Хотя на личном опыте знаю, что исполнителю легче совершать ответственные дела, чем его руководителю ожидать завершения операции и благополучного возвращения исполнителя. Последний уже прошел пик напряжения и может расслабиться на обратном пути, а руководитель продолжает оставаться в пиковом напряженном ожидании.

У нашего разведчика была сложная задача. Он должен был уложиться в график заранее рассчитанного по времени маршрута, безопасно доставить документы, а затем вернуть их агенту. И все это в условиях возможных непредвиденных осложнений на парижских улицах с их интенсивным ночным движением.

Представь, читатель, на минуту, что где-то на его пути возник затор или кто-то нарушил правила движения и его останавливает полицейский как свидетеля или участника этого нарушения. И тысячи других случайностей, а разведчик вопреки всему не имеет права подвести под смертельную опасность агента, не вернув ему вовремя документы.

Зато какое огромное удовлетворение испытываешь, когда все позади и ты можешь доложить, что задание выполнил!

Вот и тогда, в разговоре с Лазаревым, я почувствовал в его голосе волнение, оставшееся с тех минут, когда наш разведчик благополучно возвратился от агента, а еще позже, когда резидентура получила условный сигнал от агента, что у него все благополучно.

Но это было только первое изъятие документов. А в период с декабря 1962 года по конец апреля 1963 года Джонсон регулярно дважды в месяц дежурил и почти в каждое свое дежурство вскрывал сейф и передавал очередную порцию пакетов, содержавших архисекретнейшую информацию американского военного ведомства. Казалось, так будет продолжаться долго, но внезапно, в апреле 1963 года, резидентуре пришлось сделать перерыв.

Резидентура стала отмечать ошибки, которые начал допускать агент. Вероятно, сильное напряжение сказывалось на нем, и потребовалось дать ему передышку для отдыха. Так, однажды Джонсон забыл поставить сигнал о благополучном возвращении документов в хранилище. Можно только догадываться, что пережили наши разведчики, подозревая худшее, пока агент все же не опомнился и не выставил сигнал.

Во второй раз произошло более серьезное чрезвычайное событие, чуть не поставившее всю операцию «Карфаген» под удар. Такая вероятность по своим последствиям была бы чревата не только таким серьезным осложнением, как раскрытие американцами факта ТФП к их секретам, но и позволила бы значительно сократить ценность всех добытых сверхсекретов. Американцы немедленно изменили бы свои мобилизационные планы и заменили бы шифровальные

машины и ключи, ставшие известными нам. То есть огромное преимущество операции тайного проникновения было бы потеряно.

Произошло же следующее.

Во время последней операции изъятия документов в апреле, когда наш разведчик около трех часов утра привез на встречу с агентом документы, Джонсона там не оказалось. Нервничая, наш разведчик непозволительно долго, до получаса, оставался на обусловленном месте, имитируя поломку машины. Когда дальше ждать было уже нельзя, так как в четыре часа агента на его посту должен был сменить другой дежурный, разведчик решился на отчаянный шаг: он подъехал к диспетчерскому центру, увидел стоявшую там автомашину агента, положил в нее сумку с документами и уехал докладывать резиденту о таком неприятном осложнении.

Утром проверка сигнала показала, что агент все же успел вернуть документы на место. Как оказалось, вернувшись с первой встречи с нашим разведчиком, агент хорошо закусил и заснул. Когда он очнулся, до смены оставалось всего 15 минут. Он выскочил из центра, чтобы ехать за документами и с облегчением увидел их в машине. Едва он успел поместить документы в сейф и закрыть последний замок, как появился его сменщик. От провала его отделяли считанные минуты.

Резидентуре стало ясно, что дальше продолжать операцию «Карфаген» через Джонсона становится опасно. Имея опыт ТФП в этот объект и располагая секретами открытия замков, резидентура стала планировать замену Джонсона на подобранного к этому времени «дублера». Но об этом я уже не могу ничего «вспомнить», так как такая возможность остается тайной и для американцев, считающих, что доступ советской внешней разведки к их хранилищу во Франции прекратился с прекращением работы там Джонсона.

Сам же агент к маю 1964 года был направлен на работу в Пентагон, а в июле следующего года уже состоялся громкий судебный процесс над ним в результате предательства его жены Хеди, доложившей в психическом припадке американской контрразведке о его сотрудничестве с КГБ.

Что же добавить к вопросу о дальнейшей судьбе операции «Карфаген» и о том, как проходила дальнейшая разработка этих богатейших копей царя Соломона? Судя по ряду известных мне примеров, показывающих, что наша служба не любит отказываться от раз достигнутого, думаю, что и в случае с операцией «Карфаген» не все так завершилось, как это описывается в американской прессе и как думают спецслужбы, потерпевшие поражение в этом деле.

Мне остается вспомнить о том, что же писали в Европе о документах диспетчерского центра, и высказать некоторые появившиеся у меня в связи с операцией «Карфаген» мысли.

Как я упоминал, в конце 1969 года, а точнее в сентябрьских номерах западногерманских журналов «Штерн» и «Шпигель» одновременно появились публикации отдельных американских документов, которые проходили через диспетчерский центр еще в начале шестидесятых годов. Вторичная публикация в «Штерне» была в феврале 1970 года. В документах фигурировали те самые, показавшиеся мне в 1963 году страшными цели американских ударов по Европе, включавшие и территории союзников США по НАТО. Естественно, эти документы вызвали сенсацию и новую волну публикаций в других странах. Как пишет французский историк Т. Вольтон (Вольтон Т. КГБ во Франции. М.: Прогресс. 1993, с. 112), на эти документы ссылались в различных изданиях около 20 раз. Сам он ссылается на эти, как он утверждает под влиянием американских опровержений, псевдодокументы, как на продукт дезинформационной службы советской внешней разведки. Кто же поверит этим опровержениям?! Ведь документы те были абсолютно достоверными, в чем, думаю, перед публикацией редакторы таких авторитетных журналов удостоверились. Можно добавить, что уже в 1981 году статьи на тему документов, по сообщению того же Вольтона, появились в Голландии, Норвегии, Бельгии, Греции, Великобритании, Франции и на Мальте. А в 1982 году появилась обширная статья в Финляндии.