Тайны Древнего Лика
Шрифт:
Сновидение, в котором поднимаешься по лестнице, имело вполне определенный однозначный смысл. Торнссон был уверен, что и в реальности такой подъем завершится именно по Фрейду.
Не сводя глаз с обтянутой тканью тугой девичьей попки, он, как завороженный, переставлял ноги, и картины одна соблазнительнее другой возникали в его голове. Ступени вели все выше и выше – и наконец Торнссон, вынырнув из радужных грез, сообразил, что все идет как-то не так. Он-то считал, что выход из этой местной тюрьмы находится неподалеку от его камеры – а что же получалось на деле? А на деле они как будто бы выбирались из глубокого подземного бункера. Почему?
Еще не успев сделать очередной шаг вверх по ступеням, он уже знал ответ на собственный вопрос. Его темница находилась не где-то среди городских
«Ну, понятно, зачем, – подумал он. – А потом? Может быть, пока не поздно, повернуть назад и быстренько-быстренько убраться отсюда? С тем меднорожим уж как-нибудь справлюсь, и бита ему не поможет…»
Пилот колебался. Девушка по прежнему не сбавляла шага и не оборачивалась, и факел в ее руке был подобен олимпийскому огню, который обязательно нужно доставить к месту назначения. Туда, где начнется борьба. Начнутся игры. А игры бывают не только спортивные, но и совсем другие – не менее увлекательные…
Ради таких игр Свен Торнссон всегда был готов пойти на риск. Случались у него из-за этого и неприятности – сравнительно мелкие и покрупней, с драками и трещинами в ребрах… но даже зная, что дело может кончиться немалыми телесными повреждениями, он предпочитал ввязываться в каждую очередную амурную авантюру, а не уклоняться от нее. В конце концов, за каждое удовольствие нужно платить – эта максима была в силе от века, со времен пострадавшего Адама (Ева не пострадала от изгнания из Эдемского сада, а приобрела счастье материнства), и ее никто не отменял.
Правда, в данном случае, цена удовольствия могла оказаться чересчур высокой. Равной цене жизни…
Девушка, словно уловив сомнения и колебания пилота, остановилась и полуобернулась к нему – и Торнссон, встретив ее призывный взгляд, в котором сквозило все то же благоговение, окончательно решился.
«Дьявол, да что может быть лучше, чем принять смерть в момент наслаждения!..»
– Свен, – сказал он, показывая на себя.
– Лолалиатцакоаце, – не проговорила – пропела в ответ она, и добавила что-то еще, слогов на двадцать – двадцать пять, но для Торнссона это была уже избыточная информация.
– Лола, – повторил он первые два достаточно простых слога ее имени и, поднявшись еще на одну ступеньку, оказался рядом с ней. Ее волосы пахли незнакомо и возбуждающе.
Девушка прикипела взглядом к его плавкам, ноздри ее шевельнулись, и качнулись серебристые кольца, придававшие ей сходство с поклонницами дип-ретро.
– Пошли, Лола, – сказал он, едва удерживаясь от того, чтобы не приступить к делу прямо сейчас – такой почти физически ощутимый поток феромонов истекал от юного тела. – Пошли…
Лестница, сделав несколько витков, вывела их в такой же узкий коридор, в конце которого темнел еще один прямоугольный проем. Миновав его, Свен вслед за девушкой шагнул в темноту, тут же отпрянувшую, словно обжегшись огнем факела.
Это был небольшой зал, посредине которого возвышалось нечто похожее на ширму – деревянный каркас в рост человека, обтянутый белой тканью с витиеватыми узорами. Там часто повторялись изображения четырехлепесткового цветка, змей, бабочек, птиц и каких-то абстрактных фигур, которые можно было принять за творчество кубистов и супрематистов, – была в жизни пилота и специалистка по живописи, студентка-китаянка, не в меру экспансивная и ревнивая. Наискосок от входа, в сопредельной стене, виднелся еще один проем, и в глубине его что-то слабо отливало золотом в свете факела. Присмотревшись, Торнссон различил знакомые пухлые губы и приплюснутый нос солнечного божества. Всякие сомнения отпали – он опять был в том же храме на вершине ступенчатой пирамиды, только не в зале с чашей, а в соседнем помещении, вход в которое он не заметил, когда выказывал знаки уважения солнцеликому покровителю индейцев. И значит, скорее всего, он действительно так и не покидал пирамиду.
Пилот еще раз подумал, что обличьем своим Кинич Какмоо совсем не похож на свою
Орфей-всезнайка говорил когда-то на базе в Юте что-то такое о древних каменных головах – огромных скульптурах, найденных, кажется, где-то в этих краях. Головах с обликом именно негров, а не индейцев. «Головы ольмеков» – вот как они назывались. Не сиделось, видать, неуемным неграм в своей Африке, тянуло в другие края… Вот только почему индейцы поклонялись негритянскому божеству?..
Впрочем, сейчас у пилота были дела поважнее, чем раздумья по поводу загадок истории. Подчиняясь жесту своей юной освободительницы, он вместе с ней подошел к ширме и с интересом проследил за тем, как девушка отводит в сторону одну из секций, открывая проход внутрь. Он не рассчитывал на то, что там обнаружится гидроматрас или обширное ложе-сексодром; гораздо чаще он обходился без этого. Но то, что он там увидел, было, пожалуй, похлеще гидроматраса и всех сексодромов вместе взятых.
За ширмой, на каменном полу, тускло отражавшем свет факела, сидел во всей своей небесной красе сам солнечный бог Кинич Какмоо. Точнее, сидел он не на полу, а на невысоком пьедестале, к которому вели три ступеньки. Размерами каменный бог был чуть побольше пилота. Лицо его украшала золотая маска – уменьшенная копия барельефа в нише, тело было расписано кое-где стершейся разноцветной узорчатой татуировкой, а по обилию уже привычных пилоту разнообразных побрякушек – браслетов, колец, ожерелий, пластин, трубочек, бляшек, перьев и прочего – солнцеликий превосходил десяток верховных жрецов вместе взятых. Никакой одежды на нем не было. Кинич Какмоо (если, конечно, именно так называли его здешние индейцы) сидел, слегка откинувшись назад, упираясь отведенными за спину руками в постамент, словно загорал на пляже; для полного сходства не хватало только дорогих солнцезащитных очков, но не будет же бог Солнца скрывать свое лицо от самого себя! Его полусогнутые в коленях ноги были широко разведены в стороны, и вздымался между ними золотой, ярко блестящий фаллос, размерам которого могли бы позавидовать не только любители сексуальных утех из породы homo sapiens, но, пожалуй, и племенные жеребцы. Солидный был детородный орган у солнечного божества, напряженный, вытянутый в струнку и готовый вонзиться туда, куда надо.
Но только хоть и бог это был – а все-таки каменный, с добавками золота. Всего лишь скульптура. Статуя. Неподвижное подобие, совершенно неспособное ничего никуда вставлять. А значит…
А значит, сообразил слегка оторопевший от этого зрелища Свен, солнечный бог фигура тут пассивная, и главную роль в обряде играет совсем не он. Пилот почти не сомневался в том, что не просто так, не для красоты, не для молитв и песнопений разместили здесь негроидного бога в такой позе и с такой мощной штуковиной, на которую так удобно присесть, держась руками за раздвинутые гладкие каменные колени. И не просто присесть, и не каждому присесть… А именно женщине. Девушке. Девственнице. Принять в свое лоно золотой фаллос солнечного бога. Кровь из разорванной плевы – ему, богу, первому. Право первой брачной ночи. Да, конечно, больно – а что поделать? Разве это не высшая честь – совокупиться с солнечным божеством?
Зачем девушка с труднопроизносимым именем привела его сюда? Чтобы он присутствовал при обряде? Или?..
Ну конечно – или!
Торнссон перевел взгляд на неподвижно стоявшую Лолалиатцакоаце. Она сделала шаг к постаменту, воткнула факел в углубление у ступни божества и медленно повернулась к пилоту.
– Лола… – сказал он.
– Су…ээн… – сказала она.
И перешла на язык жестов.
Этот язык был прост и понятен; для того, чтобы пользоваться им, не нужно ходить на какие-то курсы и слушать кассеты с записями текстов. Наверное, на таком языке можно общаться даже с инопланетянами. Главное – чтобы у собеседников не было никаких предубеждений и они искренне желали понять друг друга.