Тайны древней Африки
Шрифт:
Понятно, что купцы не жалели золота на оплату услуг гонцов. Тому, который шел с караваном Ибн Баттуты, заплатили 100 мискалей золота — больше 400 рублей на наши деньги. Эти люди настолько хорошо знали дорогу, что даже слепота не мешала некоторым из них продолжать водить караваны: через полтораста лет после Ибн Баттуты такой слепой проводник спас заблудившийся караван, определяя его местонахождение по запаху песка, который ему давали понюхать через каждую милю пути. Но у Ибн Баттуты все обошлось благополучно: через два месяца после выхода из Сиджилмасы он оказался в Уалате, малийском форпосте в Сахаре.
После нескольких дней отдыха он двинулся дальше, в столицу Мали. На сей раз можно было не
Манса Сулейман прилагал большие старания к тому, чтобы торговля с Северной Африкой развивалась спокойно и беспрепятственно. А безопасность главных караванных дорог— Ибн Баттута двигался как раз по одной из них — была для этого жизненно необходима. Мало того, малийское правительство внимательно следило, чтобы никто не чинил притеснений приезжим купцам. Этим поддерживалась высокая деловая репутация царей Мали, сложившаяся при предшественниках Сулеймана и особенно окрепшая в царствование все того же Мусы I.
«Однажды в пятницу я присутствовал на проповеди, — рассказывал Ибн Баттута, — как вдруг один купец из числа ученых мессуфа, которого звали Абу Хафс, встал и сказал: «Присутствующие в мечети! Призываю вас в свидетели моей жалобы на маису Сулеймана…». Когда он это сказал, из-за загородки, за которой сидел султан, вышли несколько человек и сказали ему: «Кто твой обидчик? И кто у тебя что взял?». Купец ответил: «Мансадьон Уалаты — то есть ее правитель — взял у меня ценностей на 600 мискалей, а заплатить за все хочет 100!». Султан сразу же послал за правителем. Через несколько дней тот явился, и государь отправил их обоих к судье. Последний подтвердил правоту купца и взятие у него ценностей. И после этого султан сместил правителя с его должности».
Из этого рассказа Ибн Баттуты очень хорошо видно, как заботился Сулейман об интересах транссахарской торговли. Терпеть в таком важном пункте, как Уалата, самоуправство и вымогательство наместника — значило поставить под угрозу хорошие отношения с богатым и влиятельным североафриканским купечеством. И Сулейман без колебаний пожертвовал своим доверенным рабом.
А экономические возможности и влияние купцов, ведших караванную торговлю, и в самом деле были огромны. В такой торговле, требовавшей колоссальных затрат на снаряжение караванов и транспортировку товара, только очень богатые люди могли принимать участие. За многие столетия, предшествовавшие правлению Сулеймана, сложились настоящие купеческие династии, чьим главным занятием была торговля между Северной и Западной Африкой. Эти династии в конце концов молчаливо поделили между собой весь великий торговый путь от торгово-ремесленных городов Марокко или Египта до глухих углов на границе саванны и тропического леса, путь, по которому двигался непрерывный поток: соль и ремесленные изделия — на юг, золото и рабы — на север.
Могут возразить: но какое значение имела эта торговля для простых земледельцев или охотников Мали и подчиненных ему княжеств? Ведь все выгоды от торговли золотом получали крупные купцы и знать.
Верно, конечно, что от золота огромное большинство жителей страны никакой непосредственной пользы получить не могло. Но нельзя отделять в этом товарообороте золото от соли — в ней нуждались все без исключения, а получить соль в достаточном количестве можно было только в обмен на золото. Торговый поток был единым целым, так что разрывать его нельзя.
Северную половину торгового пути обслуживали североафриканские купцы. Они доставляли ремесленные изделия и соль в города Судана — Гао, Томбукту, Дженне. Здесь грузы переваливали на речные суда или на головы рабов-носильщиков и торговля переходила уже в руки местных, суданских, купцов. Чаще всего это были «диула» — так в Западной Африке и сейчас еще называют малинке, занятых торговлей. Это были те самые «ванга-ра», или «ванджарата», с которыми мы уже встречались в древней Гане. Именно они возглавляли сбор золота. И именно они собирали и дань с подданных государей из династии Кейта, о чем недавно у нас шла речь.
Крупный филолог XVII в. Ахмед ибн Мухаммед ал-Маккари рассказывал, что его старшие родственники, пятеро братьев ал-Маккари, занимали видное место в транссахарской торговле. Двое жили в Тлемсене, где получали европейские или марокканские товары. Эти товары они отправляли двум другим братьям, сидевшим в Уалате. Те обменивали их на золото и слоновую кость и переправляли полученные в обмен ценности на север, А старший брат, глава всего этого крупного торгового дома, поселился в Сиджилмасе — она оставалась важнейшим центром и рынком караванной торговли, и отсюда удобнее всего было следить за движением цен и давать необходимые инструкции остальным участникам дела.
В Мали североафриканские купцы занимали очень видное положение. Им принадлежали особые кварталы в главных городах страны, и в пределах этих кварталов пришельцы с севера пользовались полнейшим самоуправлением — старая традиция сохранялась. Вес купцов в общественной иерархии столицы государства был настолько велик, что манса Сулейман выдал свою племянницу за сына одного из старейшин североафриканской торговой колонии в Ниани.
И все же главной силой в Ниани были не мусульманские купцы, как ни велико было их влияние. Первое место среди окружения мансы Сулеймана занимали командиры гвардейских отрядов, сформированных из рабов клана Кейта. Ибн Баттута называл всех этих «начальников рабов» тем словом, которое ему было более привычно: «эмир».
И весь его рассказ подтверждает, насколько выросла сила этой новой аристократии. И мансе она причиняла немалое беспокойство.
Среди сановников малийского двора самой видной фигурой был человек, которого Ибн Баттута называл «дуга»; сам он разъяснял, что это слово означает «переводчик». На самом же деле это был личный гриот мансы. Дело в том, что старинный обычай не позволял мансе непосредственно общаться с подданными. Тот, кто желал испросить у повелителя какую-нибудь милость или же подать ему жалобу, должен был обратиться к гриоту; только тот мог говорить с государем. И когда манса желал обратиться с речью к своим подданным, то гриот его выслушивал, а затем громким голосом повторял его слова присутствующим. Ибо «манса не кричит, как глашатай», поясняет сказание о Сундиате. Высокое положение царского гриота было у малинке твердо устоявшейся традицией. В сказании о Сундиате видное место занял верный гриот героя, его наставник и советник Балла Фасеке. Не раз этот умный и проницательный певец выручал своего господина из беды. Это он возглавлял посольство к Сумаоро и, сбежав от царя Сосо, который пожелал сделать его своим гриотом, неизменно сопровождал Сундиату в его походах. А после окончательной победы Сун-диата назначил Баллу руководителем всех обрядов, так сказать, «начальником протокола» при своем дворе.