Тайны французской революции
Шрифт:
– Скоро сам узнаешь.
– Вы затолкали меня в этот мешок, чтобы бросить в Сену?..
– Нет! Этого тебе нечего бояться.
– Ну, так что же вы хотите сделать со мной?
– Мы переменим твое убежище. Вот и все.
– И я уже никогда не выйду на свободу?
– Завтра, если хочешь, тебя отпустят.
– Что же мне делать? Скажите, скажите!.. Я сделаю.
– Да ведь тебе уж сколько раз повторяли, что нужно признаться Точильщику в том, что он требует.
В пленнике на минуту вспыхнула энергия.
– Никогда! – воскликнул он.
– Это твое последнее слово?
– Никогда! – повторил пленник.
– Ну, так всуньте ж ему снова в рот затычку! – распорядился один из толпы, по-видимому, начальник.
Жертва еще попыталась умилостивить извергов:
– Выслушайте хоть слово, умоляю вас.
– Ну, говори!
– Отпустите меня! Я озолочу вас всех… всех шестерых. Я дам вам сто тысяч экю! – несчастный назвал баснословную цифру с мучительным усилием.
Толпа молча остановилась.
Пленник снова начал хриплым голосом:
– Даю вам двести тысяч экю, только освободите меня.
– Так сознайся же Точильщику и, повторяю, – завтра будешь свободен.
– Нет, нет, никогда! – повторил несчастный с выражением мрачного раздумья.
– Ну, кляп, живо! – приказал начальник.
Жертва попыталась было сопротивляться, тряся головой и сцепив зубы, но и минуты не понадобилось, чтобы опять заткнуть бедняге рот и завязать в мешок. Два носильщика тотчас подняли его с земли.
– В дорогу! – сказал начальник.
Толпа бесшумно тронулась и тотчас исчезла во мраке.
– Счастливого пути! – произнес Кожоль, решивший благоразумно выждать несколько минут, прежде чем оставить свое убежище.
По дороге к месту своего рандеву молодой человек размышлял о сцене, безучастным свидетелем которой ему довелось стать.
– Это странно! – сказал он сам себе. – Я никогда не оставался бесчувственным, слыша крик о помощи, а между тем теперь не испытываю угрызений совести за то, что не помог человеку, предлагавшему так легко такую милую суммочку – двести тысяч экю!..
И Кожоль улыбнулся, прибавив:
– Черт побери! Этот парень, которого зовут Точильщиком, имеет полное право гордиться, что ему повинуются беспрекословно. Иметь подчиненных, отказывающихся от неожиданной добычи в двести тысяч экю, – да это редкость, честное слово!
Граф шел к Новой Калитке, когда в у него родилось неожиданное желание:
– Черт возьми! Хотел бы я познакомиться с этим Точильщиком, который бросает людей в мешок, как будто какой-нибудь картофель.
На описание сцены, при которой присутствовал Пьер, мы потратили, может быть, вдвое больше времени, чем продолжалась сама сцена. Когда граф подошел к воротам в сад, на башне пробило десять часов.
«Ну, я пришел как раз впору! – подумал Кожоль. – Будет ли так же аккуратен тот или та, кто меня сюда звал?»
Он еще не закончил мысль, как в саду послышался хруст песка под легкой ступнею и тотчас же с другой стороны решетчатой калитки появилась тень.
– А! Это женщина! – прошептал Пьер. – Признак хороший. Конечно, это какая-нибудь служанка, которая ищет меня, чтобы провести к своей госпоже. Ну, мое положение, кажется, немногим лучше, чем положение того гражданина, которого упрятали в мешок.
Приблизившись к калитке, женщина легонько откашлялась.
«А-а!.. Ну, значит, меня приглашают познакомиться», – подумал молодой человек, подходя ближе.
У самой калитки нежный голос спросил его:
– Вы из Бретани?
– Я приехал вчера утром.
– А где остановились?
– В гостинице «Страус».
– Хорошо. Подождите.
Ключ взвизгнул в замочной скважине. И пока отпирали, граф думал про себя: «Из этого короткого допроса нельзя понять, назначено свидание мне или Ивону…»
И он проскользнул в полуотворенную калитку. Женщина тотчас же заперла ее.
– Дайте мне руку, – сказала она.
Пьер повиновался и доверился своей проводнице. Под густыми деревьями сада царил непроницаемый мрак, в котором граф не смог бы сделать и шага без ее помощи.
– А-а! – прошептал он. – Ручка нежная и тонкая! Служанка из хорошего дома!
Минуты две шли они под тенью деревьев и наконец достигли цветника, раскинувшегося под открытым небом.
Задняя сторона Малого дворца Люксембурга предстала перед глазами молодого человека.
Его проводница направилась к двери, к которой вела маленькая лесенка.
«Ага! Потайная лестница!.. – подумал Кожоль. – Без сомнения, я вышел в добрый час. Да… но, однако ж, кого ожидают – меня или Ивона?..»
Сделав шагов двадцать, женщина повернула вправо и прошла еще немного, ведя за руку графа.
– Ну, вот здесь, – произнесла она остановившись. – Близ вас должна быть софа.
– Да, правда, – ответил Кожоль, ощупью нашедший в темноте софу.
– Ну, так садитесь же и ждите.
Граф продолжал держать свою провожатую за руку, не давая уйти.
– Как же, прелестница? Неужели ты хочешь оставить меня одного впотьмах?
– Свет возбудил бы подозрение того, кто живет напротив.
«„Того“! Это, конечно, значит – мужа. По-видимому, дама замужем», – подумал Пьер.
Служанка старалась вырвать руку, но граф все еще крепко сжимал ее.
– Ну-с, милое дитя, так я могу видеть лицо твоей госпожи?
– Да, если вам нужно знать, как она прекрасна!
Обрадовавшись этому известию, Кожоль выпустил руку девушки. Вскоре по шуршанию платья можно было заключить, что она удалилась.